Сафари

Мы опять свернули в очередную узкую, мелкую, сплошь заросшую кувшинками речушку. Майз и Бургхардт о чем-то долго спорили и, наконец выработав общую точку зрения, изложили ее мне. Впереди эта река становится очень мелкой, на протяжении двадцати километров она поросла лилиями и нашу лодку местами придется перетаскивать волоком. Они боятся, что до темноты мы не доберемся до Бвалья Мпондо. Но если протащить лодку километра два на запад, то можно выйти к другой, глубокой, реке, в верховьях которой и стоит эта деревня.

«Волоком» продвигаться не пришлось: мешали заросли, бесконечные кочки и рытвины. Мы взвалили лодку на плечи и просто несли ее. Идущий впереди Бургхардт часто проваливался в ямы, лодка устремлялась вперед и норовила придавить его. То и дело ноги до середины голени уходили в холодную черную жижу, и вытащить их оттуда нам, придавленным лодкой и грузом, было не так-то легко. Вместе с жижей на теле оставались голодные пиявки. Если ноги не проваливались, а ступали на более или менее твердую почву, то рядом били фонтанчики черной воды. Мы идем по знаменитым тинга-тинга — болотным губкам Бангвеулу. Черная пористая почва «губок» покоится на слое белого промытого песка. Эта «подкладка», препятствующая просачиванию влаги вглубь, и определяет специфику гидрорежима всего этого удивительного болотного мира. В дождливый сезон «губки» впитывают в себя фантастическое количество влаги. Но когда дожди кончаются и наступает жара, «губки» всплывают со своего водонепроницаемого основания и сквозь расширенные поры начинают источать воду, накопленную ими ранее. Не получая влаги с неба, болота питаются ею из-под земли, а реки разливаются через месяц-другой по окончании дождей.

Несмотря на то что мы двигаемся по водоразделу между двумя реками, никаких признаков его не видно. Местность совсем ровная, без намека на малейшую приподнятость. Мои спутники говорят, что месяца через два, когда тинга-тинга начнут источать воду, реки сольются и превратятся в единый широкий поток. В этих местах нет ни одного селения.

Мы шли еще около часа. Наконец спустили лодку на узкий, но глубокий ручей, который вскоре влился в большую реку Лучула, куда мы и направлялись. Справа, на запад, местность немного повышалась, там тянулись сплошные заросли высокой жесткой серебристо-серой травы. Кое-где были даже незалитые участки. Сперва вода в реке была чистой. Но чем дальше мы продвигались на юг, тем чаще на ее поверхности, особенно у берега, появлялась красноватая охристая пленка. Вокруг кочек медленно извивались струйки вязкой жидкости, они впадали в реку и, долго не смешиваясь с водой, текли по течению.

В этих красных ручейках одна из разгадок тайн африканской металлургии. И охристая пленка на реке, и вязкие струйки между кочками — это окись железа. Каждая дернинка жесткой травы — своеобразная лаборатория, где сама природа создает болотные и дерновые руды на корнях растений. Такая руда, содержащая от пятнадцати до сорока процентов железа, начинает восстанавливаться при семистах градусах, а черная закись, которой усеяно дно здешних рек, уже при четырехстах, то есть при температуре, которую можно получить на древесном костре. Учитывая обилие такой руды и распространение железистых латеритов во всей Центральной Африке, нетрудно представить себе, как тысячи лет назад первобытный африканский охотник, разложив костер и заметив изменения, происходящие в раскаленных «камнях», превратился в металлурга.

«Страной меди» Замбия сделалась лишь в наши дни. Самородной меди здесь практически нет, а тугоплавкие руды Медного пояса, требующие высоких температур и сложной технологии восстановления, были недоступны африканцам. Кроме того, железные руды лежат здесь прямо на поверхности земли или на дне реки, медные же нужно выкапывать. А это — табу для многих племен, населяющих междуречье Конго — Замбези. Под землей, по их представлениям, живут духи умерших, которых нельзя тревожить. Парадоксально, но жители одного из самых богатых медью районов земного шара — Замбии — вступили из века каменного прямо в век железа. Как и большинство народов Африки, они «перешагнули» энеолит — медно-каменный век — и бронзу. Первобытная металлургия Африканского континента начиналась прямо с железа.

Цель достигнута: часана плавит металл

Наше появление в деревне произвело фурор. Бургхардт еще раньше говорил мне, что за свои пятнадцать лет не помнит, чтобы в этих местах появился белый человек. А здешние старики видели белых всего два раза. «Это были очень важные люди, расшитые золотом», — перевел их слова Бургхардт. Очевидно, речь шла об английских офицерах.

Ночевали мы в одной из хижин, принадлежавшей сыну старейшины, а сам владелец временно переселился к братьям.