Сага

Камилла только что защитила докторскую диссертацию по философии о Хайдеггере, Шопенгауэре, Сиоране и прочих. Будучи и так пессимисткой по натуре, она, закончив эту работу, еще больше впала в депрессию. Камилла собирается покончить с собой, тайно надеясь, что ее самоубийство послужит уроком другим.

Ее способна понять только Милдред, новая соседка, которая хотя и намного моложе нее, но отличается необыкновенно зрелым умом. У Милдред тоже есть идея-фикс: она мечтает расстаться с девственностью. Ее цель — любой ценой привести свой физический возраст в соответствие с духовным.

Вальтер Каллахэн сталкивается в лифте с Марией Френель. Эта встреча потрясает его. Мария чувствует, что производит на него какое-то странное впечатление, но разве она может догадаться, что удивительно похожа на Лоли, пропавшую мать детей Вальтера?

Джонас заметил интерес своего отца к соседке. Он решает собрать сведения о Марии и особенно о Серже, ее покойном муже, так как он, вопреки разговорам, может быть жив.

Фред, изобретатель, решил больше не выходить из своей лаборатории. Он становится все более раздражительным и никому не позволяет заходить в свои владения. Фред вот-вот сделает важное открытие, которое откроет новые горизонты перед человечеством, но может привести его и к катастрофе.

Луи только что предоставил нам такую канву, которая одна может лечь в основу первой серии. Мне нравится его тон, в котором чувствуется и таинственность, и отчаяние, и примесь крови, связывающей все элементы. Интересен контраст между личностью автора и его текстами. Сам Луи — жизнерадостный, расчетливый, а его стиль — сдержанный и почти доверительный. Когда я говорю, что по части «чернухи» он меня переплюнул, то он отвечает, что его драмы и мои — разные по природе. Он фаталист, а я — нет.

Я обещаю себе подумать над этим вопросом.

Уже почти девять вечера, а мы только-только закончили соединять наши тексты. Стемнело, и мы наверняка одни во всем здании. Луи раздает нам дубликаты ключей на случай, если кто-то захочет поработать в одиночку, найти пристанище, чашку кофе или товарища в таком же настроении.

Через несколько дней меня перестает мучить бессонница. Мне даже удается отключать свой мыслительный аппарат, чтобы заняться мелкими повседневными делами: готовить, менять рубашки и даже приглашать Шарлотту пообедать. Совсем как раньше.

— Твоя бессонница меня больше устраивала.

Тем не менее я должен немедленно записать идею о медиуме, который разработал «теорию одного процента». Она появилась у меня по пути домой, и я чувствую, что мог бы использовать ее на протяжении пяти-шести серий.

— Ты слышишь? Твоя бессонница меня больше устраивала!

— Моя любовь, у тебя есть ручка?

Вчера мы сдали первые три серии, реакция на которые последует завтра. Четвертая успешно продвигается, и у меня возникли кое-какие соображения по поводу девятого персонажа, которого нам осталось создать. Я вижу человека зрелого возраста, репортера-международника, который останавливается у Френелей, когда бывает в Париже. В то же время я не слишком доволен диалогом между Милдред и Брюно, который набросал на скорую руку сегодня днем:

Милдред. Я не моюсь уже три дня, чтобы от меня пахло, как от самки во время течки.

В нашей команде воцарилось неожиданное спокойствие. Когда в воздухе чувствуется приближение грозы, мы ждем свежего ветерка, который бы разогнал сгущающиеся тучи. Или мы слишком нуждаемся в деньгах, или сумели забыть о своем эго.

— Звонил Станик, он хочет, чтобы ты зашел в контору в четыре утра.

— Ты не могла сказать об этом пораньше?

Шарлотта умеет подшучивать с редкой убедительностью, у нее настоящий дар комедиантки. И ей известно, как я его ненавижу.