Сага о бедных Гольдманах

«Поцелуй меня...» – прошептала Дина томно, но Костя только покрутил пальцем у виска. Тогда она решила обойтись без поцелуев. Ей пришлось начинать все сначала. Почти уже ненавидя двоюродного брата и скрывая раздражение под напускной нежностью, она нерешительно-кокетливыми мелкими движениями пыталась овладеть его интимным пространством и телом. На каждое ее завоевание Костя реагировал одинаково: сначала вздрагивал, затем отодвигался и, наконец, смирившись, замирал. «Что с него возьмешь, ему же только шестнадцать», – успокаивала она свою обиду и медленно, чтобы не спугнуть неумелого подростка, продвигалась к цели своего визита, не чувствуя никакого возбуждения. Дина была тверда и довела предприятие почти до логического конца, но в самый решающий момент власть ее закончилась: невзирая на все ее попытки заставить брата, у них все-таки ничего не вышло. Сильно хлопнув напоследок ошеломленного Костю по руке, она убежала, еле сдерживая злые слезы.

Тихое упорство помогло Дине добиться своего. Когда она просочилась в Манину комнату в следующий раз, все получилось немного лучше, правда, ей опять пришлось долго успокаивать глупого мальчишку и практически сделать все самой, благо она четко представляла, что именно ей требовалось. Костя скоро научился понимать, чего хочет его тело, и теперь дверь в его комнату приоткрывалась каждый раз, когда они с сестрой оказывались дома одни. Все происходило у них всегда одинаково, как-то очень сухо, чтобы не сказать злобно, – без ласк и поцелуев. Дина входила в комнату, не глядя на него, садилась на диван, спускала белье, трогала брата пару секунд, Костя коротким ответным движением устремлялся к ней, и все мгновенно заканчивалось. Дине больше не приходило в голову одалживать у Раи белье – для того, чем они занимались, не нужно было красивого белья, не нужно было даже полностью раздеваться, да и требовалось им на все минут пять, а то и меньше. Он ни разу не поцеловал Дину, не коснулся ее с нежностью, в общем, красивой любви, о которой она мечтала, не получилось. Страсти, такой, как за родительским шкафом, не получилось тоже. Тут она себя не обманывала. Почему, Дина знала, но точно знала и другое – опять ей чего-то недодали.

Костя был тихим «книжным» мальчиком – обедал с книгой, в туалет ходил с книгой. Даже в деревне у Маниных родственников умудрился найти на чердаке сундук со старыми пыльными томами. Учился, правда, не очень хорошо. Однажды Маня послала мужа на собрание в школу, где Моню быстро препроводили к директору.

Принарядившийся в свой единственный костюм Моня переминался с ноги на ногу, не решаясь пройти в страшный кабинет дальше порога.

– Ваш сын – кандидат на отчисление из школы, – пугал директор. – У него двенадцать двоек подряд по географии.

– Да-да, я разберусь, – печально клюнул носом в шелковый шарф Моня и быстренько, убрав с лица обиду, изо всех сил постарался объяснить директору ласковыми глазами, что не надо их исключать, об «исключать» не может быть даже речи, это какое-то ужасное недоразумение, Костя очень хороший мальчик, и он, его отец, тоже хороший. Моня раздумывал, стоит ли между делом поведать директору, что он фронтовик и имеет две медали «За отвагу», но не посмел.

Дома, дождавшись, пока они с сыном останутся наедине, Моня дружелюбно поинтересовался, в чем, собственно, дело. Оказалось, что Костя ни за что не желал рисовать контурные карты.

– Папа, перерисовывать карту – просто потеря времени. Я лучше почитаю, я и так иногда про разные страны больше учительницы знаю. – Костю манили алые паруса и дальние страны, а вовсе не белые листы, испещренные пунктирными линиями.

– Надо делать так, как учительница говорит. И знаешь, что самое главное... Послушай, я тебя научу. Главное – никогда не высовываться. – Это была, кажется, единственная мудрость, преподанная им сыну. – А маме мы ничего не скажем, – подмигнул он, хихикая и гримасничая.

На этом воспитательный процесс был закончен. Больше в школу не вызывали.

* * *