Сага о бескрылых (СИ)

Приперок подзаглотный, вроде и готов организм, да закончить не получалось. Обрадованная жрица прогибалась и вертела задом, а шпионский желудок от отвращения к горлу подскакивал. Укс напрягся, прихватил бабу за скользкое основание шеи, зажмурился. Хотелось пальцы крепче сжать, а еще лучше, клинком полоснуть. Снизу, широким взмахом… Кинжал Яр-Клыкача, тяжелый и широкий, болтался на ремне, бронзовым «орехом» рукояти тыкался в бедро нового хозяина, бодал-подбадривал. Хорошее оружие, хорошее. Ах, давай крабье вымя…

Стараясь не спешить, Укс вышел из поганого зала. В галерее зашагал побыстрее, в отхожее чуть ли не бегом влетел. Согнулся над смрадной дырой — вывернуло судорожно. Утирая рот, замер над вонючим провалом — у, фрух его… хоть все подряд сюда сливай да сбрызгивай. Загнись все боги, в паху все еще сладость гадостная и расслабленная, во рту горечь желчи. И когда же это кончится, приперки вы высушенные?!

Знал Укс, когда все кончится — когда под Луной ни единой живой бабы не останется. А до этого всех мужчин выморить придется, что, как шепчет Логос-созидатель, задача едва ли выполнимая. Куда раньше самого десятника, так и не ставшего старшим десятником, во тьму спровадят. В эту самую, густо засранную. Ну и что? Чем на этом свете истинно равному человеку заняться, как не уборкой себе подобных? Еще пообщаемся, пока Логос не возразит. Не так уж много людей живет в мире. За детьми, кстати, бегать нужды нет — сами передохнут. Уже легче. Может все и получится у человека равного.

И вправду полегчало, вышел из отхожего зала шпион повеселевшим, пошел спать. Завтра во имя Храма потрудиться придется, сил не жалеючи.

* * *

…Мудрейший тяжко, боком спускался по ступенькам — под руку его поддерживала жрица. Молоденькая, стройная как жеребенок, почти приятная на вид. Волосы отливают в рыжину — наверняка она из Хиссиса, должно быть поэтому и не вызывает мгновенной тошноты. Укс почтительно пятился по крутым ступенькам, готовый поддержать властителя, если тот, да поможет нам Слово, вдруг оступится. Поддержать, или подтолкнуть — это уж как подскажет Логос. Лестница длинная, перила временные, а телохранители идут следом, помочь не успеют.

Спускались в храмовый подвал: с темницами, складами, казармой надсмотрщиков. Ну, и пыточной, конечно. Оружие Укс отдал телохранителю еще до встречи с Мудрейшим Ронхабом. Это ничего, за поясом у самого жреца драгоценный набор с двумя перьями, чернильницей и стило — практически стилет, пусть и недолговечный. В пыточную идет Мудрейший, ведя барана-десятника или по иному делу? Впрочем, Уксу доводилось бывать в пыточной и раньше. Не бараном, а по службе. Брату-шпиону многое делать приходится, иногда и визг другого брата, уже подвешенного на стене, надлежит выслушать. Нет в этом деле ничего интересного. Человек равный в кусок мяса очень живо превращается, но подыхать не спешит. В чем польза трудов кровавых? Можно же и так человека поспрашивать. Хотя на стене, конечно, быстрее. Все спешит Мудрейший Ронхаб донести Святое Слово своим братьям в греховном незнании закостеневшим, все торопится.

— Лифт мне нужно, — в ярости просопел Мудрейший. — Невежество ваше, братья мои неразумные, чтоб вам…

Укс пятился, почтительно кланялся, слушал. Ругательства почти все знал, но порой проскользнет что-то новое, в последний год заметно несдержан стал Мудрейший. Нет, «черти» это уже знакомое, и, наверное, ненужное.

«Контекст» — есть такой фокус жонглерский, не всякому равному человеку известный. Если годами ловишь словечки, да в узор смысла их вкладываешь, как мелкую рыбку в решетку коптильни, привычка возникает. Полезная. Помнит ли Мудрейший о том, что здесь кроме него кто-то о «контексте» может знать? Вполне может помнить жрец, и осознанно тухлую рыбку слушателю скармливать. А может и запамятовать, откуда взялся десятник с синими глазами. Вот уж воистину Слава Слову, что жрецам предписан интерес к очам жриц сисястых, а не как бывало в прежние времена. Забытые, забытые времена…

Внизу встретили кланяющиеся старшие надзиратели, уставший Мудрейший махнул им дланью перстноносной и повлек свою измученную тушу к Нижнему кабинету.

На душе у Укса полегчало — откладывается пыточная. Может, займется Мудрейший думами, а лишь потом десятника на стену прикажет подвесить. Ну, все равно отсрочка.

У дверей все согнулись в поклоне — Мудрейший нашаривал под мантией ключ — девка поддерживала полы богатого одеяния. Наконец, звякнул массивный замок, один из надзирателей распахнул тяжелую дверь — властитель вдвинулся в проем, с трудом обернулся и поманил Укса.

Десятник с замершим сердцем проскользнул внутрь.

Остались, можно сказать, наедине. Жрица помогла хозяину опуститься в кресло и замерла у мудрейших ног, положив подбородок на толстое колено. Закрытую дверь изнутри подпер телохранитель — невысокий, широкоплечий, с неподвижным лицом. Глухонемой он на самом деле, или только притворяется, Укс за четыре года так и не смог догадаться.