Сага о девочках. Песнь первая

Блин, почему именно – кошку? И почему чёрную? Почему не опоссума? Самого типового и среднестатистического. Такого неприметного в своей стереотипности? На кой мне все эти крыши и подвалы? Упал, замер, испустил неприятный запах. Ну вот чем не тактика? Чем не способ уйти от преследования? Кошку ведь, тоже, никто не преследует, если она – дохлая? Да и вообще, кому это надо – преследовать то, что плохо пахнет? Вот сейчас же меня никто не преследует? Кстати, придётся потратиться на химчистку салона, велюровые чехлы очень хорошо впитывают запахи.

И вообще, ощущается какой-то абсолютный, всесторонний дискомфорт. С физическим-то ещё – ладно. Но вот возникший психологический… Хорошо, я не спорю, человек утратил за время эволюции значительную часть физического потенциала. Он не столь силён, не так быстр, и не так ловок. Но теряя в статусе человека прямоходящего, он получил продвижение по эволюционной лестнице и дослужился до звания – человек разумный. И до сих пор не приходилось сомневаться в значительном выигрыше от занимаемого положения.

А тут те, кто стоит ниже тебя по уровню развития, смеются над тобой. Откровенно надсмехаются. Ну, пусть лев – царь зверей. Путь кошки могут по блату претендовать на что-то там, в его царстве. Но человек-то! Человек же царь природы. И где? Где я вас спрашиваю? Вот где положенный респект?

А, может, мои кошкодевочки, потому так легко и непринуждённо ушли, увлекаемые соплеменницей, что просто не видели во мне того, к кому можно было проявить хоть каплю уважения?

Стих третий. Как пасти котиков

Стих третий. Как пасти котиков

По лестнице я не шёл, не шагал. По лестнице я полз, как фтирус пубис по любрицированному первичному половому признаку. Пошатываясь, постанывая от боли во всём организме при каждом движении, я, как плохо накастованный голем, полз в своё логово – пещеру отшельника, снова ставшую пустой и холодной.

Она сидела на ступеньках, опершись о перила. Теребила большой белый пакет и очень виновато смотрела на меня снизу-вверх.

Я, как затухающий маятник на излёте запаса потенциальной энергии, подпёр спиной стену. Меня затрясло. Я пытался сдерживать рвавшиеся наружу звуки, сдавленно пыхтя и пуская сентиментальные пузыри слюнявым ртом. Каждый вдох и выдох отдавался мне чувствительной болью в измученных мышцах. Но я ничего не мог с собой поделать. Задыхаясь и хватаясь за бок, в который невидимый ниндзя воткнул заточку, я ёжиком резиновым сползал по стене на ступеньки, не имея никаких сил перестать надрываться со смеху.

Я так никогда в жизни не смеялся. Мне аж страшно стало. Что если я тут и загнусь от своего дебильного ржача, а в районной газетке напишут: «в парадной найдены лоскутки лопнувшего от смеха лоха»?

– Я так смешно выгляжу? – виновато спросила меня Мадам бывшая Директриса.

– Э… Ну… Уф-фф, – я попытался отдышаться, – не обращай… хы-хы… внимания. Это у меня нервное.

– Прости, пожалуйста! Не хотела тебя напугать.

– Да всё нормуль, – мне полегчало, и я, вроде бы, как успокоился. – И кого же ты тут ждёшь?

– Вообще-то, тебя.

– А нафига? – я реально был очень сильно удивлён внезапной встрече.

– Вот! – засуетилась мадам и протянула мне свой пакет.

Это было то ли бандероль, то ли вообще посылка:

–Это что? Вызов в суд? – брать пакет я не торопился.

– Какой ещё суд? Зачем мне тебя в суд вызывать? – Мадам аж отшатнулась от меня.

– А с тебя станется! – я не ожидал её тут увидеть, да и вообще, не только не ожидал, но и просто видеть её не собирался.

– Ну что ты такое говоришь?

– Что думаю, то и говорю.

– Раньше ты такого не думал, – Мадам перестроила тон голоса с виноватого на обиженный.

– А раньше я не мог говорить.

– И что же тебе не давало говорить?

– Уровень безработицы в стране.

– Не злись на меня, пожалуйста! – её тон снова стал жалобным.

– А почему бы мне на тебя не злиться? Имею право! Полное и законное! – я даже попытался встать в горделивую позу, но получилось только слегка задрать подбородок.

– Неужели я такая плохая для тебя?

– А когда, позвольте вас спросить, Мадам бывшая Работодательница, вы для меня были хорошей?

Она вся сжалась, втянула голову в плечи, выставив перед собой, как защитный экран, конверт. Наверное, по мне было видно, что сейчас что-то скажу, такое скажу, что мало не покажется. И я ударил наотмашь:

– Вот когда? Когда смеясь, выплачивали мне за работу без выходных эти свои копейки? Тогда вы были хорошей? Или, когда при всех втаптывали меня в грязь, не желая видеть во мне не только профессионала, но даже просто лояльного работника. Тогда, что ли? Я от тебя за всё время ни разу не услышал не то, чтобы похвальбы, но хотя бы положительный оценки. Всё тебе не так было. Всё я делал медленно, всё плохо. Это, по-твоему, значит – быть хорошей?

– Я… Я не хотела, – еле слышно выдавила из себя Мадам.

– Чего? Не хотела? Что именно ты не хотела? Не хотела меня перед всеми выставлять полным ничтожеством? – если бы не полночь и соседи, я бы это не шипел, а кричал бы в её до невозможности прекрасное лицо.