Сага о двух хевдингах (СИ)

Раньше я зимой не скучал. Мальчишки всегда дело найдут: то тропинки вычистят вокруг дома, то строят снежные дома и снежных тварей, то дерутся на палках, то пойдут на льду кататься. А сейчас куда мне? Поди, уже не мальчик в снежки играть. Да и нога по-прежнему изводила болью. По дому я ходил без палки, хоть и прихрамывая, а вот отправляясь в тингхус, все равно брал ее как опору. С палкой в кнаттлейк уже не побегаешь.

Вот и оставалось мне лишь спать, есть, пить, играть с отцом и Ингрид в хнефатафл. А еще приглядывать за сыном, который научился ползать, да так шустро. Я то и дело вытаскивал его из-под лавок, ловил возле очага и ведра с помоями.

Бритты из Растранда больше не приходили, то ли все перемерзли, то ли при помощи ульверов приспособились к северной зиме. Но я изредка ходил к пристани и вглядывался в белую застывшую даль. Не только из-за бриттов.

Каково тем, кто остался в Хандельсби? Сражаются ли они с тварями? Не пропустили ли некоторых? Смогут ли твари из земель Гейра добраться досюда? Я бы не хотел встретить тварь, с которой не сладили конунговы дружинники. Особенно с такой ногой.

А еще думал, как там Тулле. Эмануэль так ни разу и не позволил моему другу спуститься с гор. Как они там живут? В какой лачуге прячутся от холода? Что едят? Мамиров жрец изредка приходил, закидывал на плечи мешок со снедью и снова пропадал в белой круговерти.

* * *

Давно прошел Вардрунн, во время которого в Сторбаше принесли в жертву нескольких кур, коз и одну корову. Это лишь в Хандельсби могли расщедриться на большее количество жертв, в том числе и рабов, но там и людей побольше и мошна у конунга толще.

Понемногу день становился длиннее, а холода крепче. Бывали дни, когда мы на улицу даже носа не казали. Самую слабую скотину на время морозов мы перетащили в дом, я же перебрался на целую седмицу в сарай, где жег дрова, чтоб не померзли оставшиеся козы с коровами. И Эрлинг раз в день притаскивал мне горшок с горячим варевом.

Метели бушевали лютые. Отец не выпускал женщин из дому, и мы сами ходили в кладовые, топорами откалывали замерзшее мясо и рыбу, таскали замерзшие овощи, которые потом отдавали сладостью.

Мать, Фридюр и Ингрид спряли всю шерсть, что была заготовлена, и теперь вовсю вязали костяными иглами шапки и носки, ткали толстые ткани, шили штаны и рубахи. Из старых истрепавшихся и многажды перелатанных вещей вырезали сохранившиеся куски и мастерили из них маленькую одежду для мальчишек.

И с каждым днем наша похлебка становилась всё жиже и жиже, лепешки всё горче от желудевой муки, а пиво всё больше отдавало талой водой. Отец делал вид, будто не замечал этого, да и я тоже. Нужно всего лишь дотянуть до первой зелени, а там уж мы справимся. К тому же мы с Эрлингом хускарлы, а хускарлы на одном пиве могут прожить месяц-другой.

Но женщины тощали быстрее, чем мы. Не сразу я заметил, как истощала Фридюр, как пропали ее круглые щечки и мягкие складки на боках. Лишь когда вечером я не смог нащупать у нее грудь, до меня дошло, насколько она исхудала. То-то она в последнее время такая уставшая как в кровати, так и вне ее. Тогда я ее выругал, мол, нечего так скромничать, коли помрет с голоду, кто ж тогда об Ульварне позаботится.

А она только и прошептала, что Дагней приглядит за моим сыном, а вообще она, Фридюр, к голоду привычна, на Туманном острове и потяжелее приходилось. Половина ее братьев и сестер померли дитями от морозов и недоедания, а те, что остались, крепки и живучи.

Наутро я отправился в тингхус, где давно уже не был к тому времени, решил поглядеть, как там ульверы. Парни уже изрядно устали торчать под одной крышей, потому встретили меня весело, шутками. Видать, каждый человек, что заглядывал, хоть немного, да развлекал их.И поначалу я радовался, что у них все хорошо. А потом увидел одну рабыню, что дали ульверам для утех. И эта потаскуха выглядела толще и лучше, чем моя Фридюр. Сиськи свисали чуть ли не до пояса.

Тогда я прошелся по всему тингхусу и поглядел на всех данных ульверам баб. И каждая! Каждая была со щеками и сиськами. Никто не казался голодным.

А тут еще Эгиль:

— Кай, что-то мяса нынче в похлебке маловато стало. Ты там поговори с отцом, а то по весне я и весла поднять не смогу.

И я взбеленился так, как никогда прежде.

— Мяса маловато тебе? Мяса маловато? — заорал я, дернул первую попавшуюся девку, сорвал с нее платье, ухватил складку на боку так, что рабыня завизжала. — Вот, видишь, сколько мяса! Режь и жри! Жри, пока не лопнешь! Мяса ему мало. А рабынь чем потчуешь? Ты их, как свиней, откармливаешь? Так уже можно резать, глянь! Вон сколько жира нагуляла.

— Да ты чего? Коли жена не дает, так бери эту. Не жалко.

Я стиснул кулаки, и чтобы не ударить собрата, врезал рабыне. Она хоть заткнулась наконец.