Сага о двух хевдингах (СИ)

— Надо было мед прихватить, — хрипло сказал я и откусил, как пришлось.

На языке ощущался топленый жир и что-то вязкое и хрусткое одновременно. Я разгрыз кусок так, чтоб в горло пролез, и сглотнул. Глянул, а под жилами не цельное мясо, а словно сетка тоненькая и плотная-плотная, некуда даже кончик ножа просунуть.

— И чего? Дальше грызть или ждать?

— Жди!

Мы сидели и ждали. Пламя свечи горело ровнехонько, едва потрескивало, не плясало, как обычно в масляной плошке. Надо будет взять таких свечек в Сторбаш побольше, вон как хорошо горят. И матери будет удобнее ткать, и Фридюр не споткнется, когда встанет к ребенку. Возьму пару сотен.

И тут меня скрутило, будто съел что-то негодное. Живот свело болью так, что я сжался в комок.

— Мне это… отойти надо, — выдавил я.

— Сиди. Скоро пройдет.

Или выйдет. Вместе с кишками через задницу. Я аж дышать перестал, чтоб ненароком не обделаться.

— Я мигом…

Альрик встал, выпустил рунную силу и прижал меня к чурбаку.

— Сиди!

У меня аж испарина на лбу выступила, по спине холодный пот пошел, так я крепился. А потом вдруг и впрямь прошло, будто ничего и не было.

— Если прошло, давай дальше.

Я вырвал зубами следующий кусок, проглотил. Снова свело живот, крутило уже не так сильно, зато бросило в жар. Я потерся лбом о рукав, чтобы стереть проступивший пот, и почуял такую вонь из подмышки, будто я месяц не мылся.

Еще кусок, потом еще. Я уже не чувствовал вкуса сала, только неприятную кашу меж зубов и хруст тоненьких жилок. Пот тек с меня ручьями, рубаха и штаны полностью пропитались и липли к телу, даже волосы вымокли, хотелось раздеться догола и прыгнуть в воду, чтобы стереть вонь, что с каждым укусом становилась крепче и невыносимее. Неужто у каждого так идет? И ведь, кроме вони, больше ничего не менялось. Я не чуял в себе никаких перемен: всё те же десять рун и тот же хускарл.

Свеча прогорела наполовину, а мне казалось, будто мы сидим тут не один день. Пришла ли уже ночь или всё еще был день? А вдруг там разгоралась утренняя заря? Зачем нужен был этот дом? Чтобы я не видел солнца?

У меня в руке лежал небольшой кусок, всего на два укуса, а я так и не стал хельтом.

— Ты говорил, что нужно остановиться… А бывало такое, что сердца не хватило?

— Потому мы и берем лишь сердца тварей, что перевалили за пятнадцатую руну. Сердца хельтовой твари часто не хватает.

— Но эта была как раз на пятнадцатой! И что, если не хватит?

— Будем искать другое. И лучше бы отыскать сердце от такой же твари. А еще лучше, от той же самой.

— Та самая у Рагнвальда в закромах. Мы такую еще в Бриттланде видели, но не попремся же через столько морей в Бриттланд?

— Ешь! Нечего раньше времени сопли разводить.

Если б я мог, то разрыдался бы. От злости, от обиды на Рагнвальда и Стига, которые забрали у нас третье сердце той твари, второе-то мы Эноку скормили. Я-то думал, что стану хельтом прямо сейчас, а тут вон как еще бывает! Сердца не хватило! И как я выйду к хирду? Что им скажу? Маловато? Айда еще тварей искать? Хотя Дагна обещала помочь с выкупом сердца.

Давясь невольными слезами, я запихал в рот остатки целиком, с трудом пережевал их в мерзкую хрящеватую кашу и проглотил.

— Пошли. Чего толку сидеть? — сказал я, вставая.

И тут же плюхнулся обратно. Стало не просто жарко — горячо! Я раскрыл рот, чтобы не обварился язык, и думал, что ослепну, так припекало глаза. Содрал с себя пояс, стянул обе рубахи, вытер им ручьи обжигающего пота со лба, но он тут же потек снова. Кинулся к проему за спиной Альрика, но он загородил его намертво. Почти ничего не соображая от жара и духоты, я толкнул его, схватился за топор, но тот валялся где-то под ногами, в петле сорванного пояса.

— Пусти! — взревел я.

Беззащитный стоял молча. Безднов Альрик! Я и через крышу выйду. Схватился за балку, только потянулся, как хевдинг сдернул меня вниз. В рту пересохло так, что язык больно отлипал от нёба, дышать было тяжело, глаза ворочались со скрипом. Я повалился на раскинутый плащ, спиной прижался к прохладному лезвию топора и чуть не застонал от удовольствия. Прижал металл ко лбу и…

Очнулся я, когда от свечи оставался лишь крошечный огарок. Встал, потрогал лоб, он был липким, но уже не горячим, отыскал скомканные сырые рубахи, расправил их, как мог, и натянул обратно. Альрик также стоял перед выходом, только спиной ко мне. Нащупал пояс и понял, что вправду его порвал, не завязать.

— Альрик! — негромко позвал я. — Альрик!

И услышал глухое рычание. Тронул за плечо, он рывком поворотился ко мне, в отблеске умирающей свечи сверкнули его желтые глаза. Я отскочил назад, безнадежно хлопая рукой по тому месту, где обычно висел топор. Он прыгнул на меня с тяжелым рыком.

— Стой! — я глупо вскинул руку, желая удержать Альрика.