Сага о джиннах: Возвращение джинна. Последний джинн. Джинн из прошлого

– Ангелоиды, – усмехнулся Селим, переводя взгляд на головку Лилии, лежащую на плече Ромашина-младшего.

Смехов пожевал губами, ища возражения, однако вслух свои сомнения высказывать не стал.

– И все-таки я не понял, почему инвазер ушел.

– Сначала нужно ответить на вопрос: почему он затеял свою авантюру с нейтрализацией наших тревожных служб, – негромко сказал Артем. – И на другой, попутный: почему он так торопился?

Головы мужчин повернулись к нему.

– Почему? – терпеливо спросил Смехов.

– До сих пор человечество не представляло собой разумную систему. Нами до сих пор управляют инстинкты и физиологические потребности, мощнейшие желания достичь власти, не считаясь ни с чем. И тем не менее нас ожидает переход в иное качество – консолидацию духа. Причем быстрее, чем мы думаем. Ростки уже появились.

Все оценивающе посмотрели на молодую пару.

– Вот почему УММ, – продолжил Артем, – торопился: можно не замечать муравьиную кучу или пчелиный рой, но нельзя не замечать систему, равную тебе по правам.

В зале визинга стало совсем тихо.

Игнат вдруг засмеялся, наклонился к Лилии, что-то сказал, она прыснула. Они оглянулись на руководителей Службы, присмирели.

– Не понимаю, – признался Хоук с долей зависти.

– Чего? – повернулся к нему Бондарь.

– Как ему удалось отбиться от психофизического оператора такого уровня, как инвазер?

Молодые люди дружно встали, подошли к мужчинам.

– Разрешите заняться личными делами? – вежливо спросил Игнат, выдержав взгляд отца.

– Я бы хотел выяснить… – начал Хоук.

– Идите, – сказал Смехов.

Игнат и Лилия взялись за руки и выбежали из зала.

Все смотрели им вслед.

Селим тоже поднялся.

– Мне пора, господа. Могу ответить на ваш вопрос: как ему удалось.

– Да? – удивленно поднял глаза директор Службы.

– Игнат не простой человек. По сути, он – последний «джинн». Как я – последний моллюскор. Но в отличие от меня, у него все впереди.

– А эта его девушка?

Селим рассмеялся, направился к выходу из зала, оглянулся:

– Она – первый ангелоид. Наше будущее, если хотите. Не знаю, что ждет все человечество, но надеюсь… нет, уверен, что оно будет лучше нынешнего. Если еще способно любить.

Он вышел, и лишь эхо шагов еще долго доносилось из коридора, постепенно затихая…

Джинн из прошлого

Глава 1 В знак «благодарности»

Очнулся Хорст уже в тюремном изоляторе.

Он долго не мог сообразить, что произошло и где он находится: кружилась голова, поташнивало. Потом вспомнился бой с Игнатом Ромашиным, удар.

– Руссише швайн! – выговорил Ульрих хрипло.

Кажется, он и тогда сказал то же самое:

– Руссише швайн! Пора кончать с этими играми! Меня ты убедил, но сможешь ли убедить его?!

Что было потом?

Кажется, появился посредник инвазеров… убил Ромашина… или не убил?!

Ульрих окончательно пришёл в себя, огляделся.

Он лежал навзничь на узком топчане в комнате с решётчатыми стенами, живо напомнившей ему камеру ганноверской тюрьмы, где он провёл двадцать пять лет ещё до появления инвазеров. Впрочем, похоже, это и в самом деле камера, только гораздо проще и хуже ганноверской. А в этом случае надо полагать, что свои обещания инвазеры не выполнили. Он не смог совладать с Ромашиным-младшим, не смог «разделать его как барана», «порезать кожу на ремни» и «набить из него чучело».

Доннерветтер! Что случилось?!

Ульрих присел на край топчана, озадаченно глянул на ноги, обутые в тяжёлые блестящие сапоги, переходящие в блестящий как металл комбинезон; двигаться было тяжело.

Leck mich am arsch![27] Тюремный комплект номер два! Стандартный «кокос», призванный ограничить свободу заключённого «до уровня недееспособности». Кто посмел запаковать его в эту «крокодилью кожу?! Чтоб у них на лбу … вырос!

– Эй, здесь есть кто-нибудь?

Далеко играющая музыка стихла.

В соседних камерах, ограниченных решётками с толстыми прутьями, не дрогнула ни одна пылинка. Они были пусты.

Как говорится: дас ист вайраух.

В глухой тишине, заполнявшей ряд камер, родился жёсткий, бесполый, шуршащий голос; говорили по-английски:

– Что вам нужно?

– Где я?

– Гуантанамо.

– Это что ещё за хрень?

– Спецлагерь для лиц, обвиняемых в преступлениях против человечества.

– Звучит благородно, – криво усмехнулся Ульрих. – В чём же меня обвиняют конкретно?

– В убийстве невинных людей, в нагнетании страха, дестабилизации общества, попрании законов социума и служении смертоносной идеологии, чуждой человеческой.

– А в шулерстве и нарушении прав сексуальных меньшинств меня не обвиняют?

– Нет.

– Слава богу! А то я уже испугался.

Голос остался сух и невыразителен, он, очевидно, принадлежал инку тюрьмы:

– Я перечислил основные инкриминируемые вам статьи.

– Спасибо, милый. Гуантанамо – это Европа?

– Куба.

– Ах да, вспомнил, Куба, точно. Но я слышал, что её закрыли.

– Здесь содержат только особо опасных преступников.

– Лестный отзыв. Приятно, когда тебя считают особо опасным. Надеюсь, я здесь один?

– В данный момент в тюрьме находятся шестьсот шестьдесят пять заключённых, вы шестьсот шестьдесят шестой.

Ульрих присвистнул.

– Шестьсот шестьдесят пять? И все опасны?

Голос не ответил.