Однако из всех любовниц милее всех его сердцу была бывшая рабыня и телохранительница Хисвет, высокая темноволосая и абсолютно восхитительная Фрикс, теперь снова королева Арилии Фриксифракс, хотя она и была слишком высокой и худощавой. (Он знал также, что сама Хисвет, бессердечная и жестокая, была милее всех сердцу Мышелова.) Прежде всего, как любовница Фрикс отличалась удивительным тактом; кроме того, даже в минуты наивысшего наслаждения или наибольшей опасности она умела оставаться бесстрастной и бесстрашной, словно все происходящее вокруг было не более чем мелодрамой, и порой заходила так далеко, что, словно режиссер какого-то безумного сценического действа, раздавала указания участникам оргии или потасовки.
Разумеется, все сказанное выше не касалось Афрейт, лучшей из его любовниц-подруг, превосходившей его в искусстве стрельбы из лука, любящей и мудрой, – короче, во всех отношениях восхитительной женщине, которая к тому же научилась ладить с Мышеловом.
Но, как бы щедро ни одарила Афрейт природа, она была всего лишь смертной женщиной, тогда как Фрикс блистала мыслимыми и немыслимыми совершенствами небожительницы. Не успел он об этом подумать, как увидел ее. Она стояла, точно вырезанная из слоновой кости фигура, украшающая нос корабля, и в приветственном жесте протягивала к нему руки. Это волшебное видение пробудило в нем воспоминание об одном свидании, которое Фрикс назначила ему на самом верху горного замка: сначала они из укрытия наблюдали, как две дамы из свиты Фрикс, высокие и длинноногие, как и она сама, нежно ласкали друг друга, а потом присоединились к ним.
Белоснежное видение на носу облачного корабля и пробужденные им воспоминания заставили его почувствовать себя легче воздуха, шаги его стали длинными и скользящими, точно он шел на лыжах: первый шаг погрузил его в туман по колено, второй – по пояс, третий перешел в бесконечность. Он на лету отхлебнул еще бренди, и пустой кувшин полетел в одну сторону, лампа – в другую, а сам он, мощно отталкиваясь руками, поплыл сквозь туман вверх, навстречу облачной флотилии.
Вскоре он оказался на поверхности тумана. Решительно запретив себе смотреть вниз, он плыл, не сводя взгляда с чудесного корабля, всецело отдавшись ритму движения. Он почувствовал, как напряглись и распластались мышцы его рук, превратившихся в крылья. Теперь он уже не плыл, а летел.
Поднимаясь, он начал отклоняться влево, поскольку крюком, служившим ему вместо левой ладони, было не так уж удобно опираться о воздух; но, заметив это, Фафхрд не стал пытаться выровнять курс, зная, что, описав в воздухе круг, снова увидит свою цель.
Так оно и случилось. Он продолжал подъем, двигаясь по спирали. Откуда-то появились пять белоснежных морских чаек и, расположившись на равном от него расстоянии, так что он оказался в центре образованного ими пятиугольника, сопровождали его в полете.
Он уже вошел в пятый круг своей спирали и ожидал, что вот-вот увидит облачный корабль, вынырнувший у него из-за спины. Солнце припекало так, что лучи его жгли кожу даже через одежду. Он уже начал подбирать слова, чтобы должным образом поприветствовать свою заоблачную возлюбленную, как вдруг что-то твердое пребольно ударило его сзади по затылку, да так, что у него искры из глаз посыпались и мысли сразу разбежались в разные стороны.
Непредвиденное нападение заставило его оглянуться.
Прямо над ним, чуть сзади, висел продолговатый жемчужно-серый корпус воздушного корабля. До него и впрямь было рукой подать, в чем Фафхрд и убедился, когда, протянув обе руки, зацепился за судно крюком и здоровой рукой одновременно. Воздушное течение медленно сносило корабль в сторону. Итак, он наткнулся прямо на корму того самого корабля, который искал.
А потом, когда черные пятна перестали мелькать у него перед глазами, он сделал то, чего делать заведомо не следовало.
Далеко внизу, так далеко, что у него неприятно засосало под ложечкой, был виден весь юго-западный угол Льдистого острова: вот сквозь редеющее покрывало тумана показались красные крыши домов Соленой Гавани и тонкие, как зубочистки, мачты кораблей в порту; на западе бухту защищали от порывов ветра скалистые утесы, на востоке вход в нее прикрывал узкий длинный мыс, выдававшийся далеко в море. К северу от мыса Большой Мальстрем уже во всю мощь крутил свою безумную убийственную карусель.