– Нет, я имею в виду главным образом не этих породистых подарочных крыс, – ответил он шкиперу и, неожиданно присев, значительно прикоснулся пальцами к надраенной дубовой палубе, после чего пояснил: – Я главным образом имею в виду ту особу, что находится сейчас внизу, ту, что выгнала тебя из шкиперской каюты, а теперь настаивает на том, что этим крысам нужно солнце и свежий воздух, – по-моему, странный способ ублажать хищников, живущих в темных норах.
Кустистые брови Слинура поползли кверху. Он подошел поближе и зашептал:
– Ты полагаешь, что барышня Хисвет не просто сопровождает крыс, а сама является частью дара Глипкерио Моварлу? Но она же дочь самого крупного ланкмарского зерноторговца, который разбогател, продавая Глипкерио хлеб.
Мышелов загадочно усмехнулся, но ничего не ответил.
Слинур нахмурился и зашептал еще тише:
– А ведь верно, я слышал, поговаривали, будто ее отец Хисвин уже подарил свою дочь Глипкерио, чтобы заручиться его покровительством.
Фафхрд, который попытался снова погладить котенка, но лишь загнал его за бизань-мачту, услышав последние слова, обернулся.
– Да ведь Хисвет еще ребенок, – укоризненно проговорил он. – Девица весьма чопорная. Не знаю, как там насчет Глипкерио, он показался мне большим развратником (в Ланкмаре это не было оскорблением), но ведь Моварл – северянин, хотя и житель лесов, и, я уверен, любит лишь статных и дородных женщин.
– То есть женщин в твоем вкусе, да? – заметил Мышелов, глядя на Фафхрда из-под полуприкрытых век. – Желательно поупитаннее?
Фафхрд сморгнул, словно Мышелов ткнул его пальцем под ребро. Потом пожал плечами и громко спросил:
– А что в них особенного, в этих крысах? Они умеют делать всякие штуки?
– Ага, – с омерзением подтвердил Слинур. – Они играют в людей. Хисвет научила их танцевать под музыку, пить из кубков, держать крошечные копья и мечи, даже фехтовать. Сам я этого не видел и видеть не хочу.
Нарисованная шкипером картина поразила воображение Мышелова. Он представил, что стал ростом с крысу, дерется на поединках с крысами, которые носят кружевные жабо и манжеты, крадется по лабиринтам их подземных городов, становится большим любителем сыров и копченостей, начинает обхаживать какую-нибудь стройную крысиную королеву и, когда муж, крысиный король, застает их врасплох, дерется с ним в темноте на кинжалах. Но тут Мышелов заметил, что одна из крыс пристально смотрит на него через серебряные прутья ледяными, нечеловеческими голубыми глазами, и мысль эта ему тут же разонравилась. Несмотря на теплое солнышко, он вздрогнул.
Слинур между тем сказал:
– Не должны животные изображать людей.
И шкипер «Каракатицы» устремил мрачный взгляд на безмолвных белых аристократов.
– А вы слыхали легенду о…. – начал было он, но умолк и покачал головой, как будто решив, что это будет уже слишком.
– Парус! – раздался крик из «вороньего гнезда». – Черный парус с наветренного борта!
– Что за судно? – крикнул в ответ Слинур.
– Не знаю, шкипер. Видна только верхушка паруса.
– Не спускай с нее глаз, парень, – скомандовал Слинур.
– Слушаюсь, шкипер.
Слинур принялся расхаживать взад и вперед по палубе.
– У Моварла паруса зеленые, – задумчиво проговорил Фафхрд.
Слинур кивнул.
– У илтхмарцев белые. У пиратов в основном красные. Когда-то черные паруса были у ланкмарцев, но теперь их поднимают лишь на погребальных барках, которые далеко от берега не отходят. По крайней мере я никогда не слыхал….
Мышелов перебил:
– Ты говорил тут что-то о темной предыстории этого плавания. Почему темной?
Слинур подвел друзей к гакаборту, подальше от крепышей-рулевых. Проходя под румпелем, Фафхрд вынужден был пригнуться. Склонив друг к другу головы, все трое уставились на бурун за кормой.
Наконец Слинур проговорил:
– Вас долго не было в Ланкмаре. А вам известно, что это не первый караван с зерном, отправленный к Моварлу?
Мышелов кивнул:
– Нам говорили, что был еще один. Но он исчез, попал в шторм, я думаю. Тут Глипкерио что-то темнит.
– Их было два, – лаконично отозвался Слинур. – Пропали оба. Бесследно. И шторм тут ни при чем.
– А что же тогда? – спросил Фафхрд и оглянулся на распищавшихся крыс. – Пираты?