Вэл ушел, а он задумался. Вот он до сих пор держит в руках дела всей семьи; интересно, что они будут делать, когда его не станет. Этот Баттерфилд, может, и гениальная мысль, но как знать, — впрочем, он ему необычайно предан, глаза у него, как у собаки! Надо заняться этим теперь же, пока старый Грэдмен не свалился. И нужно подарить старому Грэдмену какую-нибудь серебряную вещь, именную, пока он еще в состоянии оценить ее; а то обычно такие подарки получают, когда умрут или успеют выжить из ума. И еще: Баттерфилд знаком с Майклом — а значит, внимательно отнесется к делам Флер. Но как же быть с этим проклятым Стэйнфордом? Как взяться за это дело? Лучше попробовать пригласить его сюда, чем идти к нему в клуб. Раз у него хватило наглости остаться в Англии после такого бессовестного поступка, значит хватит наглости прийти и сюда — посмотреть, нельзя ли еще что сорвать. И Сомс, кисло улыбаясь, пошел к телефону.
— Мистер Стэйнфорд в клубе? Попросите его зайти на Грин-стрит, к мистеру Форсайту.
Убедившись, что в комнате нет ни одной ценной безделушки, он уселся в столовой и вызвал Смизер.
— Я жду этого мистера Стэйнфорда, Смизер. Если я позвоню, пока он будет здесь, бегите на улицу и зовите полисмена. — И добавил, заметив выражение ее лица: — Может быть, ничего и не случится, но как знать.
— Опасности нет, мистер Сомс?
— Ну разумеется, Смизер. Просто я могу найти нужным, чтобы его арестовали.
— Вы думаете, он опять что-нибудь унесет, сэр?
Сомс улыбнулся и движением руки указал, что все прибрано.
— Скорее всего он и не придет, а если придет, проводите его сюда.
Когда Смизер вышла, он уселся против часов — голландской работы, и такие тяжелые, что унести их невозможно; их «откопал» в свое время Джемс, они звонили каждые четверть часа, а на циферблате были луна и звезды. Теперь, перед третьей встречей, Сомс уже не так бодрился; два раза этот тип сумел выпутаться и, поскольку Вэл не хочет обращаться в суд, выпутается, очевидно, и в третий. И все же было что-то притягательное в перспективе сразиться с этим «пропащим» и что-то в самом человеке, заставлявшее воспринимать его чуть ли не в романтическом плане. Словно в образе этого томного мошенника еще раз явились ему излюбленный лозунг времени его молодости «скрывать всякое чувство» и вся светскость, присущая дому на Парк-лейн с легкой руки его матери Эмили. И, наверно, этот тип не явится!
— Мистер Стэйнфорд, сэр.
Когда Смизер, вся красная от волнения, удалилась, Сомс не сразу нашелся, с чего начать; лицо у Стэйнфорда было как пергаментное, точно он вышел из могилы. Наконец Сомс сказал:
— Я хотел поговорить с вами об одном чеке. Кто-то подделал подпись моего племянника.
Брови поднялись, веки легли на глаза.
— Да. В суд Дарти не обратится.
Сомсу стало тошно.
— Вы так уверены, — сказал он, — а вот мой племянник еще не решил, как поступить.
— Мы вместе учились, мистер Форсайт.
— И вы на этом спекулируете? Есть, знаете ли, предел, мистер Стэйнфорд. А подделка была умелая для новичка.
В лице что-то дрогнуло; и Сомс извлек из кармана подделанный чек. Ну, конечно, недостаточно защищен, даже не перечеркнут. Теперь на чеках Вэла придется ставить штамп: «Обращения не имеет, платите такому-то». Но как припугнуть этого типа?
— Я пригласил сюда агента сыскной полиции, — сказал он, — он войдет, как только я позвоню. Так продолжаться не может. Раз вы этого не понимаете… — И он сделал шаг к звонку.
На бледных губах возникла еле заметная горькая улыбка.
— Вы, мистер Форсайт, смею предположить, никогда не бывали в нужде?
— Нет, — брезгливо ответил Сомс.
— А я не выхожу из нее. Это очень утомительно.
— В таком случае, — сказал Сомс, — тюрьма вам покажется отдыхом. — Но, уже произнося эти слова, он счел их лишними и, пожалуй, грубыми. Перед ним был вообще не человек, а тень, томная, скорбная тень. Все равно что терроризировать привидение!
— Послушайте, — сказал он, — дайте мне слово джентльмена оставить в покое моего племянника и всю нашу семью, тогда я не буду звонить.
— Очень хорошо, даю вам слово; верить или нет — ваше дело.
— Так, значит, на том и покончим, — сказал Сомс. — Но это последний раз. Доказательство я сохраню.
— Жить нужно, мистер Форсайт.
— Не согласен, — сказал Сомс.