— Кажется, завтра, сэр. Заходите. Вы как будто первый раз в моей берлоге?
— Да, — сказал Сомс. — Славно. Карикатуры. Вы их собираете — пустое дело!
— Но ведь это не нынешнее — это воскрешенное искусство, сэр.
— Издеваться над ближним — это не по мне. Они только тогда и процветают, когда кругом творится чепуха и люди перестают прямо смотреть на вещи.
— Хорошо сказано, клянусь! — заметил Майкл. — Не присядете ли, сэр?
Сомс сел, привычно положив ногу на ногу. Тонкий, седой, сдержанный — закрытая книга в аккуратном переплете. Интересно, какой у него комплекс? Впрочем, какой бы он ни был, Сомс его, наверно, не станет выявлять. Даже трудно себе представить такую операцию.
— Я не увезу своего Гойю, — сказал он неожиданно, — считайте, что он принадлежит Флер. Вообще, если бы я видел, что вы оба больше думаете о будущем, я бы сделал еще кое-какие распоряжения. По-моему, через несколько лет налог на наследство так повысят, что впору будет ничего не завещать.
Майкл нахмурился.
— Я бы хотел, сэр, чтобы вы всегда помнили: то, что вы делаете для Флер, вы делаете для Флер. Я всегда смогу жить, как Эпикур{44}; у меня хватит на хлеб, а по праздникам — на кусочек сыра.
Сомс пристально посмотрел на него.
— Знаю, — проговорил он, — я всегда это знал.
Майкл поклонился.
— Вероятно, вашего отца сильно затронуло падение цен на землю?
— Да, он говорит, что надо взяться за торговлю мылом или автомобилями, но я не удивлюсь, если он снова все перезаложит и будет тянуть дальше.
— Титул без поместья — неестественная вещь, — заметил Сомс. — Лучше ему подождать, пока я умру, — конечно, если я что-нибудь оставлю после себя. Но вот что я хотел вам сказать: разве вы с Флер не дружно живете, что у вас нет детей?
Майкл ответил не сразу.
— Не могу сказать, — медленно проговорил он, — чтобы мы когда-нибудь ссорились или вообще… я всегда страшно любил ее и люблю. Но ведь вы-то знаете, что я только подобрал обломки.
— Кто вам сказал?
— Я узнал это сегодня — от мисс Джун Форсайт.
— Эт-та женщина! — сказал Сомс. — Не может не вмешиваться в чужие дела. То было детское увлечение, окончилось за много месяцев до вашей свадьбы.
— Но глубокое увлечение, сэр, — мягко сказал Майкл.
— Глубокое! В таком возрасте — как можно знать? Глубокое! — Сомс помолчал. — Вы хороший человек, я всегда это признавал. Будьте терпеливы и смотрите в будущее.
— Да, сэр, — Майкл совсем ушел в свое кресло, — да, если смогу.
— Для меня она — все, — отрывисто буркнул Сомс.
— И для меня тоже, но от этого не легче.
Складка меж бровей Сомса углубилась.
— Может, и не легче. Но держите ее! Насколько хотите мягко, осторожно — только держите. Она молода, она мечется, но все это пустяки.
«Знает ли он и о том, другом?» — подумал Майкл.
— У меня есть свои неприятности, — продолжал Сомс, — но они ничто по сравнению с тем, что я буду чувствовать, если с ней что-нибудь случится.
Майкл почувствовал проблеск симпатии к этому замкнутому седому человеку.
— Я сделаю все, что смогу, — сказал он тихо, — но, конечно, я не царь Соломон{45}.
— Я не совсем спокоен, — сказал Сомс, — не совсем спокоен. Во всяком случае, ребенок был бы своего рода страхов… — Он запнулся, слово не совсем подходило!
Майкл словно застыл.
— Тут уж я ничего не могу сказать.
Сомс встал.
— Так, — произнес он задумчиво, — Конечно, нет. Пора одеваться.
«Одеться на обед, обедать, после — спать. Спать — видеть сны! Какие сны придут?{46}»
По дороге в свою комнату Майкл встретил Кокера. Вид у него был совсем унылый.
— В чем дело, Кокер?
— Собачку стошнило в гостиной, сэр.
— Черт возьми, неужели?
— Да, сэр. Очевидно, кто-то бросил ее там одну. Она очень обиделась, сэр. Я всегда говорил: это не простая собачка…