Сага о Годрланде (СИ)

Лишь когда бочонок опустел, жареное мясо уже не лезло никому в горло, и многие ульверы захрапели прямо за столом, я смог побеседовать со старыми знакомцами о том, что меня волновало. Ни меня, ни Болли со Стейном вино толком не пьянило, всё же мы хельты, а вот хускарлов оно забирало изрядно. На ногах остался и Простодушный, он умел не пить так, чтобы никто того не заметил и не обиделся. Рысь хоть и кивал отяжелевшей головой, но еще держался. Тулле выглядел трезвее всех, потому что он большую часть пира просидел в комнате с Альриком. И Коршун окатил себя водой, чтоб немного прийти в чувство. Он сегодня выиграл две или три монеты, и ему пришлось выпить больше прочих, чтоб отметить свои победы.

— И давно вы тут? — спросил я у хельтов.

— Да вот после той зимы в Хандельсби и уплыли. Сначала в Альфарики, и тем же летом сюда, — ответил Болли. — У нас же хельтам разгуляться негде. Участвовать в ярловых склоках неохота, самые жирные твари — под пятой ярла Гейра, а служить конунгу скучно. Войн-то нет. Вот мы со Стейном и махнули на юг: руны поднять да золота отхватить.

Трехрукий спокойно пояснил:

— Этот дурень думал, что в Гульборге золото прямо под ногами валяется. Мол, не зря же город назвали золотым.

— Безумец, ты же видал тот сольхус? Там же сотни, если не тысячи марок в одной только крыше! Говорят, что внутри еще богаче: подсвечники из золота, всякие украшательства из серебра!

— Ага. И лютая смерть каждому, кто хоть пальцем их тронет. Болли повезло. В тот день, когда мы прибыли, как раз казнили одного такого умного: прокололи иглой пальцы на руках и ногах, макнули в твариную кровь и оставили прикованного на солнцепеке. Как же его корежило! А труп скормили тварям.

Оказалось, что парни тоже приехали в Гульборг с пустыми мошнами. Ни корабля, ни хирда, ни знания языка, только руны, мечи да отчаянное желание разбогатеть. Помыкались они, помыкались, а потом им предложили поучаствовать в боях на арене. Не как жалким трэлям, конечно, всё же Болли со Стейном хельты, а как вольным бойцам. После нескольких боев, где норды раскрыли свои дары, им предложили место у одного из здешних ярлов. Плата, конечно, не так высока, как у Волка, всего-то тридцать илиосов в год на нос, зато кормежка от пуза и возможность поднять руны.

— Сейчас нам, понятно, платят больше. Это тогда нас никто толком не знал. К тому же мы нынче умеем по-ихнему говорить. Стейн вон и читать научился!

— А Вигго жалко. Не повезло парню, — вздохнул Трёхрукий.

— Вигго — это тот хускарл с арены. Ликос. Волк то бишь, — подсказал Болли.

— Почему не повезло?

— Год назад мы хотели выкупить его свободу, но он отказался. Думал дойти до хельта на арене и получить лучшее место. Аколуф — это весьма неплохая должность. Да и стать хёвдингом на дромоне — тоже неплохо. Он бы сразу поднялся выше нас.

— Но Безднов пророк всё испортил.

— Это как?

— Если этого Хренианора устроит Волк, тогда он сделает его своим Солнцезарным. Это вроде как лучшие воины во всем мире. Они до мозга костей преданы пророку и готовы за него жизнь отдать. Вот только много ли им платят? Сможет ли Вигго уйти оттуда? Пока никто не слышал про бывших Солнцезарных. А если же Вигго не возьмут к сарапам, никто уже не предложит ему таких условий, как на арене. Для этих благородных ведь важен не сам человек, важно покрасоваться перед другими, мол, вон какой я богатый и щедрый, оторвал самого знаменитого воина. А через месяц-другой слава Вигго поугаснет.

— И что ему делать?

— Сейчас уже ничего, — пожал плечами Стейн. — Пока не будет известно решение пророка, никто Вигго к себе не возьмет. Разве что и дальше выступать на арене, но как вольный.

— А ведь поговаривали, что сам Алексиос, конунг Годрланда, пригласит Волка к себе на службу. В личные стражи. Там плата до ста илиосов доходит. Всё-таки игры-то были в честь конунга! Вигго так радовался, что станет хельтом в этот день, — покачал головой Болли.

— Да тут всем насрать на этого Алексиоса. Что он есть, что его нет, — Трёхрукий ударил кулаком по столу, но почти сразу успокоился. — Скорее всего, задумка была такая, чтоб двое благородных предложили Волку свою цену, последним бы поднялся Алексиос и предложил еще больше. Вигго счастлив, народ восхваляет щедрость конунга, все довольны. А говноед Абдуссамад взял и всё испортил. И Бездна бы с конунгом, на него уже давно все наплевали, а вот так испоганить жизнь Вигго…

Мы замолчали. Лавр зажег масляные светильники, притащил горькую кахву тем, кто еще не спал. Кахва — это такой мерзотный горячий напиток, который с сарапского переводится как «отгоняющий сон». После него и впрямь не хочется спать. Другой раб принес липкие медовые сладости. Уже почти задремавший Рысь схватился за кружку с кахвой и залпом выпил, чтоб взбодриться.

— Ну а ты, Безумец, зачем сюда подался? Как умудрился так быстро стать хельтом? Откуда хирд? Вроде ж не ты был тогда хёвдингом?

Скривившись от горечи кахвы и закинув в рот сладкое печево, я начал рассказ.

* * *

1 Аколуф — начальник стражи, состоящей из иноземцев.

Глава 6