Сага о Йёсте Берлинге

Майорша распорядилась, чтобы все люди с завода собрались у кавалерского флигеля, а сама пошла к своему дому. Она постучала, и ее впустили. Дочь пастора из Брубю, из которой она сделала хорошую служанку, встретила свою госпожу.

— Добро пожаловать, госпожа, — сказала служанка, целуя ей руку.

— Задуй свечи! — сказала майорша. — Уж не думаешь ли ты,  что я не сумею найти здесь дорогу без света?

И она стала обходить безмолвный дом. Она обошла его от подвала до чердака, прощаясь с каждой вещью, с каждым углом. Неслышно ступая, переходила она из комнаты в комнату, и служанка следовала за ней.

Майорша была поглощена своими воспоминаниями. Служанка не вздыхала и не рыдала, но неудержимые слезы капля за каплей текли по ее лицу. Майорша велела открыть шкафы с бельем, с серебром; она нежно гладила тонкие скатерти и дорогие серебряные чаши, она провела рукой по целой горе перин в кладовой. Она перетрогала всё: и прялки, и мотальные и ткацкие станки. Она засунула руку в ларь и ощупала ряды сальных свечей, подвешенных на проволоке к крышке.

— Свечи уже сухие, — сказала она. — Их можно снять и уложить.

Внизу, в погребе, она осторожно приоткрывала бочки и ощупывала ряды винных бутылок.

Она побывала в чулане и в кухне, она все перещупала, все осмотрела. Она протягивала руку и прощалась с каждой вещью, с каждым уголком.

Под конец она обошла жилые комнаты. В столовой она погладила большой раздвижной стол.

— Многие наедались досыта за этим столом, — сказала она.

Она прошла по всем комнатам. Длинные широкие диваны   оказались на своих местах. Она дотрагивалась до прохладных плит мраморных столиков с позолотой на ножках, до зеркал с фризами в виде танцующих богинь.

— Богатый дом, — сказала она. — И каким чудесным был человек, который дал мне все это.

В большом зале, где еще недавно в вихре танцев кружились пары, вдоль стен чинно стояли ряды кресел с высокими спинками.

Она подошла к клавикордам и тихонько потрогала клавиши.

— При мне здесь тоже было достаточно радости и веселья, — сказала она.

Потом майорша зашла в гостиную, находившуюся тут же за залом.

Там было совершенно темно. Шаря впотьмах рукой, майорша нечаянно прикоснулась к лицу служанки.

— Ты плачешь? — спросила она, почувствовав, что рука ее увлажнилась слезами.

Девушка разрыдалась.

— О госпожа, — причитала она. — О госпожа, они все разорят. Зачем вы уходите от нас и оставляете дом на разорение кавалерам?

Тогда майорша приоткрыла гардину и указала на двор.

— Уж не я ли выучила тебя плакать и причитать? — воскликнула она. — Смотри сюда! Двор полон народу, завтра же в Экебю не останется ни одного кавалера.

— И тогда вы вернетесь к нам, госпожа? — спросила служанка.

— Мое время еще не пришло, — сказала майорша. — Пока что дорога — мой дом, а куча соломы — моя постель. Но пока меня нет, ты должна сохранить для меня Экебю, девочка.

Они двинулись дальше. Ни та, ни другая не могли знать, что именно в этой комнате спала Марианна.

Впрочем, она не спала. Она лежала с открытыми глазами, слышала все и все поняла.

Она лежала и слагала гимн любви.

— О ты, великая, возвысившая меня над самой собой, — шептала она. — Я была низвергнута в пучину несчастья, а ты перенесла меня в рай. Мои израненные руки стучались в двери родного дома, мои слезы остались там на пороге и превратились в ледяные жемчужины. Холод гнева и ужаса пронзил своими когтями мне сердце, когда я услыхала, как бьют мою мать. Я легла в холодный сугроб, чтобы уснуть вечным сном и унести свое озлобление, но ты пришла. О любовь, дитя огня, ты пришла к той, чье тело сковал мороз. Я сравниваю свое несчастье с тем блаженством, которое обрела благодаря тебе, и оно представляется мне ничтожным. Я свободна от всех оков, у меня нет ни отца, ни матери, ни родного дома. Люди станут думать обо мне самое плохое и отвернутся от меня, но это меня не тревожит, — так было угодно тебе, о любовь, ибо я не должна стоять выше, чем мой любимый. Рука об руку с ним пройдем мы по жизни. Невеста Йёсты Берлинга также бедна. Он нашел ее в сугробе. Мы поселимся не в высоких залах, а в простой избе на опушке леса! Я буду помогать тебе жечь уголь и ставить силки, я буду варить тебе обед и чинить твою одежду. О мой любимый, я буду тосковать, ожидая тебя на опушке леса. Да, я буду тосковать, но не по богатству и роскоши, а лишь по тебе, по тебе одному стану я тосковать. О, как буду я ждать, прислушиваясь к твоим шагам по лесной тропе и к твоей веселой песне. Я буду высматривать тебя, когда ты появишься из лесу с топором за плечами. О мой любимый! Я смогла бы прождать тебя всю свою жизнь.

Так лежала она, не смыкая глаз и слагая гимны всемогущей богине сердца, когда в комнату вошла майорша.

Как только она удалилась, Марианна встала и быстро оделась. Еще раз в эту ночь пришлось ей надеть свое черное бархатное платье и тонкие бальные башмаки. Она укуталась одеялом, как шалью, и еще раз вышла на мороз в эту ужасную ночь.