Сага о Йёсте Берлинге

Февральская ночь, звездная и морозная, все еще стояла над безмолвной землей, и казалось, что ей никогда не будет конца. Трудно было даже представить себе, что когда-нибудь исчезнут темнота и холод, что взойдет солнце и растают огромные сугробы, по которым брела прекрасная Марианна.

Марианна покинула Экебю, чтобы бежать за помощью. Она не могла допустить, чтобы изгнали тех людей, которые нашли ее в сугробе и открыли для нее и свои сердца и свой дом. Она бежала в Шё, к майору Самселиусу. Она торопилась: лишь через час она сможет вернуться обратно.

Простившись со своим домом, майорша вышла во двор, где ее ожидал народ, и осада кавалерского флигеля началась.

Майорша расставила людей вокруг высокого узкого здания, верхний этаж которого и был знаменитым пристанищем кавалеров. Там наверху, в большой комнате с оштукатуренными стенами и красными сундуками, с большим раздвижным столом, на котором карты еще плавают в пролитой водке, где широкие кровати задернуты желтым клетчатым пологом, — там спят кавалеры. О, беззаботные, беспечные люди!

А в конюшне перед полными кормушками дремлют их кони и видят во сне дни своей молодости. Им снятся былые подвиги, поездки на ярмарки, когда дни и ночи приходилось им выстаивать под открытым небом. Они вспоминают о бешеных скачках на рождество, о скачках при обмене коней, когда пьяные хозяева, туго натянув поводья и перегнувшись с козел, гнали их во весь опор, оглушая проклятьями. Приятно вспоминать об этом теперь, когда они знают, что никогда больше не придется им покинуть полные кормушки и теплые стойла конюшни в Экебю. Ах, беззаботные, беспечные кони!

В старом полуразвалившемся сарае, куда стаскивали негодные колымаги и сломанные сани, находилась удивительная коллекция старых, отживших свой век экипажей. Чего-чего только там нет! Вот выкрашенные в зеленый цвет дрожки, вот какие-то красные и желтые диковинные повозки. Вот первый в Вермланде кабриолет, военный трофей 1814 года, добытый Бейренкройцем. Всевозможные одноколки с качающимися рессорами, и таратайки, своим видом напоминающие орудия пыток, с сидением, покоящимся на деревянных рессорах. Всякие рыдваны и кареты самой немыслимой формы, воспетые еще в эпоху проселочных дорог. Нашли там покой и длинные двенадцатиместные сани, и крытая кибитка зябкого кузена Кристоффера, и старые фамильные розвальни Эрнеклу с изъеденной молью медвежьей шкурой и с полустертым гербом на спинке, а также беговые сани — бесконечное множество беговых саней.

Много кавалеров жило и умерло в Экебю. Имена их давно забыты, и они не занимают места в сердцах людей, но майорша сохранила экипажи и сани, на которых они прибыли в ее поместье. Все эти экипажи и сани собраны в старом сарае.

Они стоят там и дремлют, и пыль густым слоем покрывает их.

Гвозди и скобы уже не держатся в насквозь прогнившем дереве, целыми кусками отваливается краска, из проеденных молью подушек и сидений вылезает набивка.

«Дайте нам отдохнуть, дайте нам развалиться! — словно просят старые экипажи. — Довольно нас трясло по дорогам, довольно впитали мы в себя влаги под проливными дождями. Дайте нам отдохнуть! Давно прошли те времена, когда мы вывозили своих молодых господ на их первый бал, давно это было, когда, заново выкрашенные, выезжали мы навстречу увлекательным приключениям, давно возили мы на себе веселых героев по размокшим весенним дорогам к Тросснесу. Большинства из них уже нет в живых, они спят вечным сном и никогда более не покинут Экебю, никогда».

И вот трескается кожа на фартуках, расшатываются ободы колес, гниют оси. Старые экипажи не желают больше жить, они хотят умереть.

Словно саван, лежит на них пыль, и под ее покровом они все больше дряхлеют. В нерушимом покое стоят они и постепенно разваливаются. Никто не дотрагивается до них, и все же они рассыпаются на куски. Не чаще одного раза в год раскрываются двери сарая, чтобы принять новичка, которому, как и всем им, суждено окончить здесь свои дни; и стоит дверям сарая закрыться, как усталость, сонливость и старческая слабость овладевают и вновь прибывшим. Крысы и гниль, моль и червь одолевают экипаж, и он медленно ржавеет и разваливается, не выходя из безмятежного состояния сладостного забытья.

И вот в эту февральскую ночь майорша распорядилась открыть двери сарая.

При свете фонарей и факелов приказывает она разыскать и выкатить экипажи, принадлежащие ныне живущим в Экебю кавалерам: вот старый кабриолет Бейренкройца, вот украшенные гербом фамильные розвальни Эрнеклу, и вот наконец узкая крытая кибитка, некогда охранявшая от непогоды кузена Кристоффера.

Майоршу не заботило, сани ли это, или колесный экипаж, она следит только за тем, чтобы каждому досталось то, на чем он прибыл сюда.

А в конюшне уже будят старых кавалерских лошадей, которые стоят и дремлют перед полными кормушками.

Сны ваши осуществляются, о беззаботные кони.

Вам вновь придется изведать крутые подъемы и жевать гнилое сено в конюшнях постоялых дворов, хлыст пьяных барышников вновь обрушится на вас, и безумные скачки по гладкому льду снова станут вашим уделом.