– Вот именно – «раньше». Что ж, будет работать с тем, что имеется. Мне просто интересно, что бы ты сделал в этой ситуации, стань ты на самом деле императором. Половина земель находится у арваксов, вторую половину забирают агодийцы, а они ее заберут, потому что наш флот застрял у арвакских островов и сюда доберется не скоро. Твои действия, герой. Солукрай тут точно не поможет – ни черный, ни белый, ни разноцветный.
На этот раз Арлинг воспользовался советом Нехебкая и замолчал.
– Эх, от ворона не родится сокол, – протянул Седрик с разочарованием. – Ты даже уровня отца достигнуть не можешь. Но, поверь, другие вассханы были еще хуже.
Между тем агодийские корабли стали выстраиваться в линию для атаки.
– Обстреливать город собираются, – довольно пояснил император. – Думают, что выбрали идеальный момент. Столица в раздрае, бунтовщики штурмуют дворец, а флот застрял на севере. Тигр увел наши последние фрегаты в другую гавань, оставив нас со стороны моря абсолютно голыми. На самом деле, я бы на месте противника насторожился при виде слишком легкой добычи. А эти, как ты, ничего не видят.
То, что у Седрика в рукаве имелся туз, не было сомнений, но выкладывать решающую карту он не спешил. Император веселился, отмечая свой праздник, и в какой-то момент Регарди показалось, что старик притворяется, лишь маскируя безумие.
Первые снаряды полетели в город, и Арлинг подумал, что присутствует при, действительно, историческом событии. Враги не стояли под стенами столицы уже лет двести. Что творилось на улицах Согдианы, видно не было, но он чувствовал боль, страх и панику, которые, возможно, были лишь отражением его собственных чувств.
– Пусть постреляют, – улыбался Седрик. – Эти негодники повесили моего нового Канцлера, а хорошие кадры сегодня найти трудно. Впрочем, долго разрушать город тоже им не позволим. Следи за моей рукой.
Арлинг давно превратился во внимание, потому что на море творилось что-то невообразимое. Император театрально вытянул руку и направил указательный палец вниз. Регарди сглотнул, потому что страхи воплощались наяву, и даже если бы он разбудил свой черный солукрай, справиться с таким обилием гремеров, которыми буквально вспенилось море, вряд ли вышло. Медальон Видящей в последний раз блеснул искрой и потух, сдавшись первым.
– Мои котики затаились на дне, ждали, – хихикнул Седрик. – А теперь представь, что думают твои друзья при таком зрелище. Лучше бы нас бомбили агодийцы! Ведь мы следующие!
Император схватился за голову и взъерошил волосы, изображая сверхъестественный ужас, а Регарди снова усомнился в трезвости его рассудка. Впрочем, он уже знал, что произойдет дальше, и хотя готовился к этому, почувствовал ком, подступающий к горлу.
Воспользовавшись тем, что Седрик отпустил его руку и в восторге высунулся из окна, наблюдая, как гремеры крошат агодийские корабли в щепки, Арлинг подошел к финиковой пальме, одиноко растущей в императорском саду, и прислонился к ней лбом, готовясь к самой трудной части черной септории. Кровавый след, оставшийся вокруг его пальца после Святого Боя, горел и пульсировал – на сцене появлялась Магда.
Император дождался, когда первые гремеры доплыли до Согдианы и приступили к резне на улицах города. Древним тварям было все равно, кого жрать – агодийцев, драганов, кучеяров… И лишь когда крики достигли высокой башни, где Седрик отмечал свое столетие с единственным приглашенным гостем, император посчитал нужным позвать ту, ради которой все это затевалось.
Салуаддин всплыла из моря величественно и грациозно, а ее огромное тело было похоже на остров, о крутые берега которого бились останки агодийского флота. Арлинг же видел Магду, которая незаметно вошла в зал и присела на краешек трона, грустно ему улыбаясь. Она была в черном платье, с темной вуалью, скрывающей глаза. Фадуна плакала, и Регарди не мог ее утешить, потому что он уже сделал свой выбор. Тот, о котором она просила его сама. И хотя труднее решения Регарди в жизни не делал, слово Магды стало смыслом, верой и надеждой. Больше у него ничего не осталось.