Сага о Певзнерах

А между тем у Дашиных неприятельниц, как нам стало известно, появился предводитель, или, если иметь в виду бандитское сборище, главарь. К моему ужасу, им скрытно стала Лида Пономарева. Наконец она получила шанс освободиться от соперницы, которую в честном состязании победить не могла. И хоть она все равно обречена была получать в жизни «золотые медали», а Даша в лучшем случае «серебряные», Лида желала числиться «золотоносцем» на законном основании. Для этого нужно было переступить через мою сестру… Свершить подобное у меня на глазах она не могла. И поэтому «предводительствовала» исподтишка. Письменное требование защитить Ивана Васильевича и его семью, а заодно «избавить», «очистить» семью студентов сочинила Лида, потому что там были упомянуты факты из истории нашего школьного театра, о которых знала только она. Злоба оказалась сильней осторожности.

– Явное сделать тайным бывает сложно, но тайное становится явным всегда, – повторял Игорь.

И тогда я попросил Лиду о срочном свидании… До того мы с ней уже всерьез договаривались о свадьбе. Теперь же мне предстояло заявить о разлуке. Быть навсегда вместе… Расстаться навсегда… Как это далеко одно от другого, но как оказалось близко!

В прежних разговорах со мной о нашумевшей эпопее Лида хранила неискренний нейтралитет. Ограничивалась фразами о том, что не могла бы полюбить человека, который более чем в два раза старше ее. И бросала на меня взгляды столь ослепительные, что, казалось, перед встречей закапала в глаза фосфор. Эти взоры должны были убедить меня, что она-де способна любить только сверстника. И сверстником этим являюсь я. Может, я им и являлся? А то зачем бы я был ей нужен? Никакого корыстного интереса студент первого курса представлять для нее не мог. Корысть вряд ли могло удовлетворить и мое иудейское происхождение.

На последнее свидание Лида явилась такой разодетой, что я окончательно убедился: она виновата. Уловив в моем голосе по телефону незнакомые интонации, Лида решила защититься неотразимостью. Но пустить в ход оружие, на которое рассчитывала, не удалось.

– Мы с тобой расстаемся, – сказал я.

– На сколько?

– Навсегда.

– Как? Почему?!

– Не хочу объяснять то, что тебе и без меня известно.

У психоневролога – даже будущего – должна быть здоровая психика и крепкие нервы.

Я повернулся… И пошел прочь.

– Я говорила, предупреждала, что зов крови окажется в нем сильнее зова любви! – произнесла, утешая Лиду, в тот вечер ее мама.

При нечаянных встречах Лида непременно цитировала эту фразу.

«Как я смог уйти… так спокойно? Так быстро? – недоумевал я вслух. – И не особенно мучиться?!»

– Потому что ты не любил ее. Ты ее желал! – объяснил брат-психолог.

– Что? Как ты сказал?

– Ну, хотел ее. Понимаешь, хотел! Интеллигентные люди произносят: «желал». Но это одно и то же.

– Желал? Уже в детском саду?

– Ты у нас очень способный. Но, вообще, это и у других начинается рано. – Со странным, мутным лукавством он продолжал: – Чаще всего ты смотрел на ее ноги, на ее грудь. Гораздо чаще, чем на лицо.

– Это неправда!

– Успокойся, Серега, я бы поступал так же: было на что посмотреть.

– Я запрещаю тебе… Запрещаю так говорить о ней!

– Ревнуешь? Значит, все же любил. Я устроил психологическую проверку. Не обижайся!

– Я Лиду любил! И не зов крови оттолкнул меня, а зов протеста.

– То, что не зов крови, я верю. Но и не только протест… – возразил Игорь. – А на будущее учти: стерв любят гораздо сильнее, чем порядочных и бескорыстных. Так что можно считать, что подвиг ты совершил исключительный: Пономарева ведь стерва не рядовая, а исключительная.

Он был не только психологом, но и циником. Или реалистом… А может, это синонимы?

В тот же день – тот же самый, я перепутать не мог! – телефон зазвонил поздно, когда отец, как обычно, заставил маму выйти с ним перед сном прогуляться. Меня с Игорем он не заставлял: мы и так прогуливались больше, чем, по мнению родителей, было необходимо.

– Позовите Дарью Певзнер, – не попросил, а потребовал неведомый мне голос, который никому не мог быть знаком, потому что как бы не принадлежал звонившей. Голос принадлежал потрясению, которое отобрало возраст и все другие особенности. Я позвал сестру.

– Поздравляю тебя, – сказала Ангелина Афанасьева. – Моя мама умерла.

И бросила трубку. Многоточия «занято» долго звучали в трубке, которую Даша одеревенело держала в руке.

Жена Афанасьева умерла. Сам он не ходил, а слепо и бесцельно передвигался, словно полуживой. Я впервые видел, как любовь и горе калечат людей. И как люди людей добивают.