Сага о прекрасной розе

Последний вечер пред отъездом.

Закат потух в вечерней мгле,

И замок, взмыв над темной бездной,

Затлел угольями во тьме.

Когда Альберт зашел к Тахме,

Пылало пламя в очаге;

Она гадала на огне,

Что будет вскоре с Шах-заде. [12]

Вдруг будто лопнула струна.

Тахма внезапно замерла.

В глазах сквозь марево огня

Видений очередь прошла:

Лежит Альберт, сражен стрелою,

Он жив, но рана глубока;

Конь на торгах, объят толпою,

С ценою вверх летит рука.

Тахма поведала Альберту,

Чтобы он внял ее совету:

В дорогу снаряжать нельзя

Его любимого коня.

Конечно, он достоин взгляда,

Но белый конь – он для парада,

В пути опасном не до ранга

И лучше взять ему шабранга. [13]

Альберт воздал Тахме поклон,

Предстережением польщен.

Он уж собрался выйти вон,

Как виденным был потрясен:

Предмет был с виду черепком,

В руках Тахмы блистал огнем,

Сияя будто серебром,

Изображеньем ожил он.

Мелькали горы и поля,

Селенья, реки, города,

Дворцы, их шпили, купола,

Ландшафтов диких череда.

Картина далее все шла:

Виднелись берега пруда,

Решетка сада, часть дворца,

Черты прекрасного лица.

Глаза смотрели на Альберта.

В них столько жизни, столько света,

В них ночи цвет и блеск рассвета,

Цветы весны и солнце лета.

Альберт взирал на чудо это,

Ждав объяснений и ответа.

Тахма следила между тем,

Поддался ли он чарам тем.

И вот произнесла Тахма,

Что перед ним особа та,

Которая им так нужна.

«Сдается, эта красота

Сведет ученика с ума?» –

Любовь лишь с виду так проста.

На деле – ребус без конца

Для мудреца и для глупца.

Но принц ни капли не смутился,

Слегка, конечно, покраснел,

Улыбкой хитрой осветился,

Сказав, что плохо разглядел.

И вновь хотел бы убедиться

Не зря ли на нее смотрел.

Тахма такого не ждала

И хохотала, как могла.

Альберт сдержаться не сумел

И тоже жеребцом гудел,

Затем внезапно присмирел

И высказал, что он хотел

Узнать, что за предмет блестел,

Как далеко он так смотрел.

А что до девы – хороша!

Но больно уж она тоща.

Луна всем цветом расцвела,

Ночь звезды на небе зажгла.

Тахма рассказ свой начала

С того, что некогда жил царь,

Державы крупной государь,

Над многими царями царь.

Он правил долго, много лет,

Страна при нем не знала бед.

Царь дивной чашей [14] обладал:

В ней мир, как в плоскости лежал,

Где что случиться – царь все знал.

Он видел всюду и везде:

Будь то на суше, иль воде,

В глубинах, иль на высоте,

Любое место на земле

При ясном свете и во мгле.

Затем царь сильно возгордился,

С богами силою сравнился,

Величием своим кичился,

За что с престола свергнут был

Другим царем, что злобой слыл.

А дивной чаши след простыл,

Или была она разбита,

Или украдена, иль скрыта.

Здесь предыстория дана.

Тахма на том остановилась,

Задумалась, но спохватилась,

Сказав, что далее она

В рассказ вступает свой сама;

Лишь ветер помнит да луна,

Как в странствиях брела Тахма,

Забыв покой, не зная сна.

В те дни злосчастная судьба

Сурова очень к ней была:

Тахма не ведала, куда

Ее нелегкая несла.

Лишившись дома, очага,

Она в прискорбье полном шла.

В тумане выплыл косогор

Покрытых снегом черных гор.

Хоть были в кровь разбиты ноги,

Да и пугал лавины сход,

Она упрямо шла вперед.

Откуда было ждать подмоги?

Никто на помощь не придет.

На много саженей вперед

Холодный снег да голый лед,

И ветер смерти гимн поет.

Она в ущелие спустилась:

Здесь ветер так уж не гнетет.

Пред ней – пещеры темный свод.

Едва она зайти решилась,

Вдруг будто кто ее зовет,

На стон похожий звук идет.

Тахма хоть с устали валилась,

Но все же в поиски пустилась.

Вдруг видит, что среди камней

Огромный дэв [15] лежит пред ней,

Уйти готовясь в мир теней.

Попав под каменный обвал,

Лежа в крови средь острых скал,

Дэв лишь беспомощно стонал;

Над ним, кружась, орлы витали,

В его кончине пира ждали.

Узнав, как страшно быть в беде,

Тахма забыла о себе,

Про боль в ногах и голове.

И за больным она ходила:

Ни день, ни ночь не отходила,

И дэва все же излечила.

Так, в милосердии забот

Она кружилась целый год.

Был очень странен их союз:

Переплетеньем крепких уз

Связал в одно он этих двух

Для них понятный общий дух.

Смешно было смотреть, когда

Она ругала «малыша».

А он – пред мухою скала –

Смотрел глазами глупыша.

Так время не промчалось даром –

За этот год, что пролетел,

Тахма познала цену травам

И ненароком, между дел,

Прониклась к колдовским забавам,

К всему тому, чем дэв владел.

За срок короткий с мастерством

Все ж овладела колдовством.

Вот дэв поправился, и вскоре

Перед Тахмою две дороги:

Иль оставаться, иль идти.

Но что ждало ее в пути?

Найти ей смерть на склонах гор,

Или вступиться с нею в спор,

Да в неизведанный простор

На север от проклятых гор.

Дорогу указал ей див.

За самовольство пожурив,

Всем в путешествие снабдив,

Он рассказал ей про тот сказ,

Про жизнь царя все без прикрас,

Что чаши той огонь угас,

Она действительно разбита,

Но сила в ней еще сокрыта.

И на прощанье за услугу –

Да будет дар ей этот впрок –

От сердца чистого, как другу

Он преподнес ей черепок.

Подарок впрямь подобен чуду –

То чаши дивной был кусок.

Теперь средь темных сил она

Колдунья Кафа – Тахмина.

И вот пред ней лежит простор

Других земель, полей, озер.

Далекие вершины гор

Закрыл собой сосновый бор;

Дорог бесчисленных узор

Зовет свершить по ним дозор.

И даль притягивает взор

Величьем северных аврор.

(Дальнейшее не для Альберта –

Пусть в сладком сне он ждет рассвета).

Так в странствиях своих Тахма

До Нурланда земель дошла.

Уж вам известно, как она

Обставила свои дела.

Бедняжка, в чем ее вина? –

В семье купца она жила,

Затем ужасная война,

И в рабство продана она.

Попытка бегства, пытки, плен,

Надежды нет для перемен

Как смерть принять средь тошных стен?

Но труден шаг на этот мен,

И жизнь сладка с клубком проблем,

Когда завидишь смерти челн.

Вновь на побег она решилась,

И жизни милость к ней явилась.

Легенда принята была,

Как принята сама Тахма.

Заря край неба подожгла,

Бледнеет ясная луна,

И вместе с ней ночная мгла

Бежит, встревожена, от сна.

Восходит солнце и пора

Альберту ехать со двора.

И вот, покинув стены замка,

Альберт седлает жеребца.

Вид королевича, осанка

Достойны были удальца.

В нем и сноровка, и закалка,

И дух великого бойца.

Хоть много трудностей в пути,

Он был готов чрез них пройти.

Прощаясь со своей землей,

Взглянув на замок родовой,

Альберт доволен был собой.

В давно наскучивший покой

Врывался мир совсем иной,

Мир неизведанный, другой.

Пока ты полон сил, младой,

Бери его – он будет твой.

В таком прекрасном настроеньи

Альберт пришпорил Воронка,

А тот, гарцуя в нетерпении,

Как будто ждал того толчка.

И парк, и пруд, и все именье

Слились в одно издалека.

Остались в прошлом навсегда

И дом, и юности года.

Альберт в пути познал немало:

Он видел мир, каков он есть.

Добра в нем только не хватало:

Повсюду зависть, злоба, месть.

И семя зла произрастало,

Где надобно цветам бы цвесть.

Добро, как чистая лазурь,

Сокрыто в черных тучах бурь.

Но это все ему не в тягость:

Он сам взращен был с малых лет,

Что так устроен этот свет,

Кому-то жизнь должна быть в радость,

Кому мытарство в море бед.

Что ж справедливость? – Полный бред!

Для сильных мира – солнца свет,

Что до добра – им дела нет.

Но все же в нем звучали струны

Высоких чувств его души.

Игрой своей вторгаясь в думы,

Ломав устоев рубежи,

Что были холодом полны,

Как солнца южного лучи,

Они тепло внутри зажгли,

И льды цветами зацвели.

В пути тяжелом и опасном

Альберт лишен был всякой власти:

Кафтан, что с блеском был атласным,

Да принадлежность к высшей касте

Не защищали от напасти.

Он был судьбой поставлен в строй,

Где и король, и смерд простой

Для смерти равны меж собой.

Не зря сказал один мудрец:

«Чтобы голодного понять,

В той шкуре должно побывать».

Так венценосный наш храбрец

Познал все тяжбы наконец.

Альберт держался молодцом,

Он многих спас своим мечом,

Легенды поползли о том.

Он в черном был всегда плаще

И появлялся как извне

Верхом на черном скакуне.

Он вихрем дерзким налетал –

Обидчик в ужасе бежал,

Но черный призрак настигал.

Так люд, отчаявшись в беде,

Отраду в нем нашел себе.

Но в большей части это слухи;

Они растут, как снежный ком,

Где был вчера рассказ о мухе,

Сегодня слон на целый том.

Но главное, Альберт был в духе

И в ногу шел одну с добром,

Но вместе с тем хвалебный звон

Тщеславьем разрастался в нем.

Познав добро, познал он славу,

Пред нею трудно устоять.

Познав величия отраву,

На лаврах сладко почивать.

Он мог сразить врагов ораву,

Но истины не мог понять:

Добро тем побеждает зло,

Что в помыслах оно чисто.

И явный плюс ему лишь в том,

Что много изменилось в нем

С тех пор, как он покинул дом.

Так он в имении своем

Был доморощенным щенком.

Сейчас же, славой озарен,

Альберт сравним с матерым львом –

Вчерашний принц предстал царем.

Итак, герой наш на коне:

В прекрасном здравии, уме,

И тем обязан он Тахме.

Ее рукой маршрут проложен,

Просчитан, правильно изложен,

Самой проверен и исхожен –

Иначе б принца голове

Торчать на варварском копье.

Альберт был в поисках привала;

Закончился бескрайний лес,

Пред ним угрюмо даль лежала,

И небосклон был в тучах весь.

Там вдалеке гроза сверкала,

И жуткий гром сходил с небес –

Молить богов ему осталось,

Чтоб стороною та промчалась.

Когда же он открыл глаза,

Блистала неба синева,

Крылом гудела стрекоза

Над синей чашей василька.

Скатившись с лепестка, роса

Альберту пала на уста;

Шумевшая вчера гроза

Ушла, как часть дурного сна.

Альберт привстал, глаза протер

И устремил на юг свой взор

Где дым клубился серых туч,

Вздымались цепи горных круч,

Долины солнечной простор

Заполнили вершины гор.

Сражали мощь, масштаб размаха,

Краса и неприступность Кафа.

Конь вороной на ноги скор –

Летит стрелой во весь опор,

Полдня пути – и принц у гор.

А далее согласно плану:

Засохший бук, тропа, поляна –

Все, как на карте, без обмана.

Вдруг оступился иноходец –

Вот он, заброшенный колодец.

Альберт достал из кожи свиток –

Посланье к дэву от Тахмы.

В раздумье с нескольких попыток

Все ж бросил в жерло пустоты.

Он понял, что себе в убыток

Пытаться горы перейти.

И посему придется лбом

Нечистой силе бить поклон.

Покой в походе только снится.

И, передышку получив,

Альберт красотам гор дивился,

О всех своих делах забыв.

И конь его в лугах резвился,

Свободы краткий миг схватив.

На третий день явился див,

Собою солнца свет затмив.

Увидев чудо-великана,

Альберт, хотя и был герой,

Он созерцал на рост титана –

Сравнимый с грозною горой.

И вряд ли тигр вступит в бой

С слоном, узревшим водопой.

Чудовище такого плана

Не взять и целою ордой.

Дэв походил на полульва,

Но разве что издалека:

Как будто зверя голова,

Волос свалявшихся клока,

Напоминали гриву льва.

Кривые зубы – два клыка

И рук нестриженые ногти

Животного напоминали когти.

С близи же – дикий человек,

Из тьмы веков шагнувший в свет.

Да только перепутав век

На этак сотню тысяч лет,

Хозяин гор и здешний бек

Явился принцу дать ответ.

А что касается лап льва,

Так слухом полнится земля.

Альберт, воздав поклон гиганту,

Держал приветственную речь.

(Хвала и честь его таланту!

Словами он умел зажечь!)

Ничто не может так увлечь,

Как сладко сказанная речь.

От комплиментов дэв замлел,

Так принц достиг, чего хотел.

Дэв был беседою доволен:

Хоть он людишек не любил,

Но все же Альберт был достоин

Пройти живым среди могил.

Каф неприступен смертным был,

Не всем и избранным дозволен.

К тому же дэв Тахму ценил,

Перечить ей он был несклонен.

Пронесся день в пылу дебатов,

Мелькнула ночь сияньем звезд,

Альберта с дэвом от трактатов

Отвлек рассветным пеньем дрозд.

То был в реальность утра мост,

Адептов [16] превративший в ренегатов. [17]

И день над мраком увеличил рост

В десятки тысяч солнечных каратов.

Что новый день несет в себе? – Дела,

Заботы, передряги, полномочья.

И вновь мы одеваем маску зла –

От грез вечерних остаются клочья.

Что прошлое? – Что от костра зола.

Полет души – слабинка в неурочье.

Реальность дня – граница бытия,

Которую мы нарушаем ночью.

Дэв извинился пред Альбертом,

Потупив в сторону глаза.

Осталось дело за десертом:

Открыть ворота в чудеса.

Но он не мог пойти с Альбертом,

Тому свидетель небеса.

С ним приключилася беда,

Когда он следовал сюда.

Когда на встречу он спешил,

На острый сук ногой ступил.

В горячке боль не ощутил –

Сейчас же рана воспалилась,

Пята опухла, загноилась,

И в ней заноза обломилась.

Дэв с виду хоть спокоен был,

Страданья ж требовали сил.

Альберт недолго сомневался:

Мечом занозу подцепил

И напрочь с раны удалил.

Дэв, тихо ойкнув, улыбался,

За прыткость Альберта хвалил,

Просил его в гостях остаться.

Но, видя то, что принц спешил,

Во всем ему помочь решил.

Дэв перстень снял с руки своей,

Что инкрустирован сапфиром,

Блиставшим в тысячу свечей,

Омытым утренним зефиром,

Воды и воздуха чистей.

Сравнимый с голубым эфиром,

Он был достоин королей

И вызвал б зависть у царей.

Альберту перстень он вручил,

Чем принца очень удивил.

К тому же кратко пояснил,

Что сей предмет еще не раз

Ему поможет в трудный час.

К чему туман излишних фраз,

Когда есть разум, есть глаза? –

Принц сам увидит чудеса.

Дэв все не мог ему сказать,

Чтоб тайны все не раскрывать.

А Кафу было, что скрывать.

Пока же принца ждал маршрут:

Ущельем гору обогнуть,

С тропы не сбиться, не свернуть,

Там скрытый ход, при нем охранник,

Он дэву родич и племянник.

Альберт спешил, коня седлал,

Подпруги, стремя проверял;

И дэв в то время не скучал,

Стопу свою он врачевал:

Какой-то мазью натирал –

То был чудеснейший бальзам,

И принцу был он дэвом дан

На случай, чтоб спасти от ран.

Они расстались, как друзья,

Забрав от встречи часть тепла,

Как искра от костра брала,

Иль пуля из ствола ружья.

К друг другу вера в них была;

Не кануть в бурях бытия,

Чтоб искра в пламя перешла,

А пуля цель себе нашла.

Туман в ущелии клубился,

Да и тропа была сложна.

Альберт наземь с седла спустился

И под уздцы повел коня,

Чтоб вороной не оступился

На щебне скального камня.

С ущелья вверх тропа пошла

И краем пропасти вела.

Рука коня вести устала,

В другой руке кольцо мешало,

А пропасть сыпь камней глотала

И тем внушала страх обвала.

Альберт на перстень посмотрел

Да на чело, как шлем, одел.

С подъемом стал туман редеть,

И показалась солнца медь.

Кольцо как будто сил придало,

И высота не так пугала,

Конь шел спокойно, не храпя,

Не грыз в испуге удила.

К тому же узкая тропа

На плато горное вела.

Зыбь в прошлом, твердая земля

Вся эдельвейсами цвела.

Вдруг конь почуял чужака,

И громом сотряслась земля.

Но сказочно лазурь цвела

И легче пуха облака.

То рук племянника дела:

Вон он схватился за бока,

И смех его гремел, как гром,

Когда увидел гостя он.

Так он гремел, что иногда

Бывают в свете чудеса.

Такого ж чуда никогда

Не видели его глаза;

Уж этот перстень без труда

Узнал бы он, его краса

На редкость дивною была,

И дядькиной лишь быть могла.

И потому он не поймет,

Что издали – не разберет,

Как дядькин палец сам идет?

В уединении с горами

Он здесь один скучал часами –

Язык устал быть за зубами,

А гость его развеселил,

До слез беднягу рассмешил.

Ну, всем племянник был хорош!

Во всем на дядюшку похож,

Да только что умом не схож,

Но издавна являлся смех

Ценой ребяческих утех.

Беспечной молодости грех,

А мудрость нам дана годами

С болезнями да со слезами.

Племянник, наболтавшись вволю,

Открыл в скале подземный ход.

Так суждено – на принца долю

Пал выбор совершить поход.

Да и Альберт уж свыкся с ролью

Без страха следовать вперед.

Зиявший хищной пастью ход,

Все дальше вглубь его ведет.

И с каждым шагом все бледней

Свет, проникающий в тоннель.

А мрак сгущался все быстрей.

Тьма, как незримая панель,

Путь преградила в мир теней –

Исчез победы быстрой хмель,

Принц весь в смятении теперь,

Как загнанный в ловушку зверь.

И если б раньше кто с гостей

Из вверенных ему друзей

В пылу дебатов и речей

Заметил бы, что наш герой

Врасплох застигнут будет тьмой,

То поплатился б головой.

Альберт, чей меч в боях прославлен,

Был глубоко всем тем подавлен.

Он пробовал идти вперед

Наощупь, раздирая руки

О срезы скалистых пород,

Но больше доставляло муки

Сознание того, что ход

Его заманит к смерти в руки,

И не один десяток лет

Здес ь пролежит его скелет.

Дурные мысли отгоняя,

С трудом он движется вперед,

С последних сил себе внушая,

Что он боец, что он дойдет!

Во тьме пути не различая,

Он падает, опять встает,

И, стиснув зубы, вновь идет.

В движеньи – жизнь, и он живет!

Но с каждым шагом сил все меньше.

Альберт здесь вспомнил про коня.

Как не додумался он раньше

Его послать вперед себя?

Во тьме конь должен видеть лучше:

Пастись в ночи – его стезя.

И принц доверился ему,

Все глубже уходя во тьму.

Вдруг вороной остановился.

Как вкопанный в тиши стоял,

Ушами только нервно прял.

Он точно в слух весь превратился,

И будто шквала бури ждал.

Теперь и Альберт услыхал,

Что в недрах гул как появился,

И силу больше набирал.

Гул возрастал, и все сильнее

В ходах пещерной галереи.

Достигнув точки апогея,

Обрушился, как только мог;

И принца чуть не сбил он с ног,

Собой образовав поток

Летящих тварей о крылах,

Своим числом внушавшим страх.

Они сплошной стеной летели,

Как снег докучливой метели.

Их крыльев шум, и писк, и гам

Бил резкой болью по ушам.

Учуяв кровь с Альберта ран,

Они как будто очумели

И разом устремились к цели,

Желая волю дать зубам.

Как ни пытался принц отбиться,

Как ни орудовал мечом,

Он ими обрастал, как ком.

Ему осталось лишь закрыться

От этих тварей рукавом.

И благо перстень был на нем.

Не зная сам, что так случится

Альберт потер сапфир локтем.

И брызнул яркою струей

Свет серебристо-голубой,

Нарушив вечной тьмы покой.

И в замешательстве на миг

Мрак задрожал и, сжавшись, сник.

Во времени провал возник,

И в нем участники дуэли

В неверии на свет смотрели.

Сейчас Альберт и рассмотрел,

Каков быть мог его удел.

Казалось, воздух почернел

От скопища мышиных тел.

Свет их лишил услады пира —

Бессильным делал он вампира; [18]

Быть на свету большие риски —

Прочь поспешали василиски. [19]

Благодаря одежде, латам

Альберт слегка был поцарапан.

На его шее, по рукам —

Следы когтей и мелких ран.

А вот с конем дела сложнее

Он ранен был потяжелее:

Живого места нет на нем,

Как жизнь теплилась в теле том?

Наверно, сотни три мышей

С него бедняги кровь пивали.

И в суматохе бы бежали

Под ярким натиском лучей,

Но меры в пиршестве не знали,

От крови стали тяжелей.

И будто грозди опадали,

Смирившись с немощью своей.

(Довольно страхи нагонять

Вернемся к лирике опять).

Друзьям оправиться от ран

Помог чудеснейший бальзам.

Благодаря кольца лучам

Другим предстал подземный храм.

Не счесть числа всем чудесам,

Дающим пищу их глазам.

Так сталагмитовый фонтан

Подобен каменным цветам.

Пылают в свете кварца друзы [20]

И самоцветы, словно музы,

Своей красою взгляд пленят,

Переливаются, блестят.

Со свода росший сталактит,

Актиньей на конце горит.

Зелено-голубой берилл

Ковром кристаллов пол покрыл.

Вода, сбегая с ледника,

В породе трещины нашла.

За годы долгие, века,

Вгрызаясь в камень, вглубь прошла.

И, размывая желоба, образовалась здесь

река

И в карсте воды разлила,

Построив чудо города,

Что в тьме сокрыты навсегда.

Альберт прислушался: он слышал

Какой-то шум иль плеск воды.

Тот звук, несомый эхом, вышел

Из коридоров пустоты.

Как знать? Быть может, он расслышал

Опасность новую в пути?

Но конь, задравший морду выше,

Стал как-то веселей идти.

В пещере солнце не встает:

Здесь труден времени отсчет.

Как долго шли они вперед?

Но длинного тоннеля ход

Их выплюнул в огромный грот.

Высокий, круглый его свод

Огнем сапфиров-звезд цветет,

Иллюзию небес дает.

По ходу круговой стены

В базальте трещины видны.

Из них прозрачных вод струи

Ревут, сбегая с высоты,

Взбивая верхние слои

Разлитой озером воды.

И, пенясь, вьются буруны

И шлют брегам привет волны.

Стена напротив водопада –

От вод разлившихся преграда.

Она террасой вниз спадала,

Причала грань образовала.

К ней пришвартован был паром –

Огромный белый плот с шестом;

Златые поручни на нем,

Беседка с накидным шатром.

Корма его размеров скромных,

На человек пятнадцать конных,

Коней и седоков проворных,

Или на сто рабов плененных.

Кого возил он в водах темных?

Недолго думая о том,

Альберт ступил на борт с конем

И ловко стронул плот шестом.

Теченьем подхватило плот

И к центру озера несет.

Снующий там водоворот,

Как щепку в плен паром берет

И, закружив валами вод,

Бросает в сторону, где свод,

Спускаясь вниз, в пролом ведет,

И, мощь набрав, поток ревет.

И в злобе страшной кружит плот.

Пролома острые края

В себе опасности тая,

Грозят бедой, она грядет:

Корму на части разобьет,

Коль Альберт плот не развернет.

Реальности наперекор

Альберт сумел свершить маневр.

Риск позади, бежит вода

С блаженным шелестом волна

Ластится о края плота.

И светом тронутая тьма,

Как затонувшая звезда

Мерцает бликами со дна,

Стеклом воды отражена,

И в каждом всплеске – тишина.

Так, величаво и спокойно

Текла подземная река.

И плот скользил настолько ровно,

Что шест оставила рука.

И взгляд Альберта увлеченно

Скользил по сводам потолка,

Где с интервалами повторно

Встречались в знаках письмена.

Все знаки разные по сути,

Но среди них был тот один,

Который повторялся в группе,

Иль неизменно шел один.

Все мысли сопоставив в купе,

Головоломкой одержим,

Альберт нашел ответ один,

Что главный путь всегда един.

В угоду всем его сужденьям –

У русла главного отвод.

И знак другой, как в подтвержденье,

По ту же сторону идет.

Но Альберт прямо держит плот,

И вот ему, как в награжденье,

Знакомый знак рисует свод,

Зовет настойчиво вперед.

Альберт заметил перемены,

Они во всем были видны:

Пещеры, каменные стены

На сектора поделены –

Природы дикие арены

Все на корню изведены;

Участки все застолблены

И номера им всем даны.

Здесь нет красы той первозданной:

Повсюду штольни, рудники,

Обломки утвари специальной,

Для мойки золота лотки;

Отвал пустой породы скальной

Заполнил берега реки.

И жутко тихо в той глуши,

И ни одной живой души.

И было здесь над чем подумать.

Альберт присел на край плота

(Жизнь такова, что надо думать

А не идти стезей глупца).

Но свет чудесного кольца

Героя изменил с лица:

Сквозь толщу водного столба

Виднелись грудой черепа.

Плот все несло, и впереди

Все дно усыпано костьми.

О том, что здесь стряслось с людьми,

Секрет унес поток воды,

Теряясь в коридорах тьмы.

И с ним бесчисленные души

Метались на гребнях волны,

Ища проход к небесной суше.

Альберта от тяжелых дум

Отвлек воды внезапный шум.

И он направил луч туда,

Где издавала плеск вода.

И яркий свет засек пловца,

И страх в чертах его лица.

Но тот с лихвой вознагражден

Протянутым ему шестом.

Теперь Альберт смотрел на гостя

И отмечал как крепок он,

Что выше среднего был роста

И атлетически сложен.

Сейчас с ним говорить не просто:

Бедняга холодом сражен.

Укутав шерстяным ковром,

Принц напоил его вином,

После чего тот долго спал.

Когда же, наконец, проснулся,

В поклоне низком изогнулся

И на колени ниц упал.

Альберт тонул в реке похвал,

Пытался было отмахнуться,

Когда гость ноги целовал

И принца богом величал.

Альберт поднял с колен беднягу,

Пытаясь вкратце пояснить.

Как ни пытался, бедолагу

Не смог в обратном убедить,

С лицом, попавшим в передрягу,

Альберт решил учтивей быть.

От шока чтоб освободиться,

Он дал ему проговориться.

И гость на Альберта божился,

С опаской все на луч косился,

Который от кольца искрился.

И клясться всем он был готов,

Что свет исходит от богов —

Для смертных свет от факелов.

Он видел свет такого плана

На колеснице Ахримана. [21]

Он много рассказал такого,

Что для Альберта было ново;

Живя в стенах родного крова,

Не ждал от жизни он лихого,

Но у судьбы дорог так много,

И боги обошлись с ним строго:

Так в девятнадцать лет Халил

Из чаши жизни зло испил.

Халил подумывал жениться.

До свадьбы, где-то дней за пять,

В глазах сельчан чтоб не срамиться,

Пошел халат приобретать.

Устав на рынке приценяться,

Толпою алчущей объят,

Чтоб ближе к выходу пробраться,

Свернул на проходящий ряд,

Где окружен был лошадьми.

От глаз людских за ними спрятан.

Сидящими на них людьми

Насильно был в ковер закатан.

И взвились скакуны в пыли.

Разгоряченные плетьми,

Летели вдаль, на край земли,

Где пал закат в объятья тьмы.

Халил пришел в себя в горах,

В неведомых ему местах.

Играло солнце, все в цветах,

Роса блестела на лугах

И зелень пышная дубрав

Не для него, он был в цепях.

Они, на правду указав,

Вносили в душу боль и страх.

Здесь лагерь был для пересыльных,

Сюда свозили их, невинных,

Людей здоровых, крепких, сильных.

Бандиты их сортировали,

Бригадами на цепь сажали

И дэвам в рабство продавали.

Вот так Халил, влекомый роком,

И стал подземным рудокопом.

Попав на северный рудник,

Он совершенно духом сник,

Без солнца, словно цвет, поник.

Его лишили всяких прав,

Свободу, волю отобрав.

Кнутом был сломлен его нрав

И в голове стучало в нерв,

Что раб презренный он и червь.

Что жизнь раба в таких условьях?

От столь тяжелого труда

В сырых и каменных угодьях,

Где ядами смердит руда,

И при ужасных беззаконьях –

От силы год, а, может, два.

Халил, минуя страх тех бед,

Так протянул уже пять лет.

Халил был опытный работник.

На протяженьи этих лет

Он показал себя как плотник,

Каких не часто видел свет.

И направлялся руководством

По всем участкам производства.

Общаясь много, разглядел

Картину общую всех дел.

Однажды в свете факелов

Удары жесткие кнутов

Ложились на спину рабов.

Их гнали к новым рудникам

По старым штольням и ходам,

По незнакомым им местам.

И даже знавший жизнь Халил

Так далеко не заходил.

Но вдруг в конце тоннеля – свет

Глаза не верят – солнца свет!

В сознаньи страх – жди новых бед.

Петляя, кончилась нора —

Пред ними полая гора.

В ней солнечных лучей заря,

Вверху пролом и синь небес —

Бальзам для душ и для телес.

Привыкшие ко тьме глаза

С слезами смотрят в небеса.

Казалось, свет царит повсюду,

Он в темноте подобен чуду.

Часть нижней полости в тени,

Но видно в сумраке ночи,

Как солнца яркого лучи

Рисуют круг подвалов тьмы.

От каждой штольни желоба

Врезались в главный круг кольца,

Откуда общая тропа [22]

Спиралью вилась без конца

И в жерло лентой уходила,

Как винтовая лестница.

И глубиной своей пугала,

Масштабом зрелища брала.

И эта бездна не спала

И регулярно пожирала

Плоды их рабского труда –

Все лучшее в себя вбирала.

Редкоземельная руда

Потоком беспрерывным шла.

Богатству камней нет числа,

Лишь жизнь раба здесь в счет не шла.

Чтоб тайны не размыть покров

Других, иных от нас миров,

Рабов лишали языка –

Надежней не было замка.

Язык, что талая вода,

Раскроет тайну ледника,

Ручьям расскажет без труда,

А дальше разбурлит река.

Халил боялся одного –

Коснется участь та его.

Но им поставили задачу

В породе лестницу рубить;

Как в жерло шла, и не иначе –

По куполу ее завить,

Чтобы к пролому путь пробить,

А плотникам леса чинить.

Среди ночей, когда луна

Им освещала путь для сна,

С той тайны спала пелена.

Халил узнал от старожил,

Что тайный спуск в себе хранил,

Кому он столько лет служил.

Никто иной, носивший сан

Властитель тьмы – сам Ахриман.

Богатства все, что он имел,

Пускались в ход для черных дел,

И в том он явно преуспел.

Он в уголь превращал весь мел,

И мир, что красками горел,

От цвета черного хирел.

А души рвал он, как цветы,

Лишая землю красоты,

И в глубине подземных храмов

Их лил в металлы истуканов.

Средь далеко идущих планов

Созданье было войска тьмы.

В нем мертвых и живых колонны

Под общим флагом встать должны.

Он не уступит власти бразды

Воителям Ахура-Мазды. [23]

Рабочий день в разгаре был,

Как бригадир вдруг возвестил

Немедленно спускаться вниз,

Покинуть купола карниз.

Едва покинули леса,

Явилась страшная гроза;

От грома сотряслась скала,

Земля в движение пришла.

Рабы от страха пали ниц,

Боясь узреть из-под ресниц

Разгневанных богов-убийц.

В глазах Халила пелена,

Сплошного зарева стена.

Из жерла в мареве огня

Взлетает сфера, полшара,

Пылая блеском серебра.

Халил и сам напуган был,

И пусть огонь его страшил,

Страх любопытству уступил.

Он все пытался рассмотреть;

Вдруг сфера стала багроветь

Цвет серебра сменив на медь

И, раскалившись добела,

Как светом солнца расцвела.

Хоть отвернул Халил глаза

От колесницы Ахримана,

В них фиолета полоса

Шла в хлопьях алого тумана,

А колесница исчезала

Вся в буйстве света и огня.

Ее уздою управляли

Четыре огненных коня. [24]

В тот злополучный день Халил

Свои глаза и повредил,

С тех пор свет яркого луча

Тревогу бил, в виски стуча.

Вот почему он так косился

На свет, идущий от кольца.

Альберт ему и представлялся

Предвестником его конца.

По завершении работы

Он возвращался на рудник

С душой тяжелой без охоты –

От подземелий он отвык.

К тому же новые заботы:

К нему приставлен ученик,

В работе ловкий да удалый

Как человек – недобрый малый.

Всегда приветлив был, смеялся,

С учителем не пререкался;

Да вот душой не принимался.

Халил который раз подряд

Ловил спиной недобрый взгляд,

В нем зависти и желчи яд.

Халил, конечно, сомневался,

Но редко в людях ошибался.

С тех, кто работал у воды

Всегда снимали кандалы.

Брега отлоги и круты,

А цепи в связке тяжелы.

И здесь недолго до беды –

Кто вдруг споткнется, упадет –

То всей бригады хоровод

Скользнет за ним в пучину вод.

Коварны берега реки:

От вечной сырости скользки,

И помощи не жди руки,

Отвалы очень высоки.

Вода настолько холодна,

Что даже крепкого колосса

Хватало лишь на полчаса,

А дальше – смерть в объятьях дна.

Вместо цепей лиану брали,

Раба ей ногу обвивали,

К другому далее пускали,

И получался связки строй

Плененных всех одной ногой.

Случись опасности какой

Лиану вмиг перерезали,

И жертв число тем сокращали.

Весть та, что приближался гость,

Начальству – словно в горле кость.

По приказанию совета

И дабы не раскрыть секрета

Решили спрятать всех рабов,

В шурфах и штольнях рудников.

И времени остались крохи,

Все в дикой спешке, суматохе.

А ученик все рассчитал.

Когда по берегу шагал,

За ним Халил строй замыкал.

Ступило время, что он ждал,

И звездный час его настал.

Рванул лиану он рукой

И здесь же перебил киркой,

И забран был Халил рекой.

Халил, окончив свой рассказ,

Смотрел молящей парой глаз

На господина своего,

Чтобы узнать вердикт его.

Альберт, всем этим потрясенный,

Халила думал взять с собой.

К тому ж, дорогой утомленный,

Решил обзавестись слугой.

Принц за плечо встряхнул Халила

И руку дружбы протянул.

И это искренне так было,

Что с облегченьем тот вздохнул.

Халил стоял, не веря в чудо,

Что в боге он обрел и друга,

Да и костей в воде, что груда

В компанию не получила друга.

Но здесь заметили друзья,

Что поворот вершит река.

За ним был спуск, шумит вода,

Спешит в обратные края.

Халил знал здешние места.

И знак со свода, как рука,

Твердит, что им идти пора,

Куда во тьме ведет нора.

Они пришвартовали плот,

Собравшись далее в поход.

И вот уже последний ход

Наверх их к выходу ведет.

Но света нет. Чернеет тьма.

Пред ними выросла стена.

Загадка в этом быть должна,

Но где же спрятана она?

Альберт при помощи луча

Все ж отыскал секрет ключа.

На боковой стене пещеры

Зияла ниша в форме сферы,

В ней круг розетки, в ней спирали

Витками в тайну низбегали,

Лучом они освещены,

И дрогнули засовы тьмы.

Гранитная плита скалы

Открыла дверь в мир красоты.

Исчезли каменные своды,

Ходы и узкие проходы.

Просторы голубой дали

Свободы дарят им ключи.

И солнца яркого лучи

Ласкают пленников ночи.

(Ну что ж, на том оставим их,

Пока без них продолжим стих.

Героям должно отдохнуть,

Чтоб, наконец, закончить путь.

Что им осталось впереди?

Каких-то десять дней пути

Позволим им самим пройти.

Да-да, читатель, нам пора,

Нас ждут в обители царя).