Сага о призраках: Живым здесь не место…

Но вот относительно оружия дело обстояло несколько иначе. Оружие тоже почти ничего не весило, не ржавело, не нуждалась в чистке и не ломалось, но при этом не лишилось своих прямых функций. Убить, конечно, оно теперь не могло, но проткнуть, порезать, вспороть живот или отсечь чего-нибудь могло даже очень. И даже лучше теперь это могло оружие, потому что отныне являлось идеальным продолжением руки воина. К верности и послушности отлично вышколенного сторожевого пса прибавился вес газового шейного платка и абсолютная неуязвимость.

Хейзозер смотрел на великолепных и неприступных гвардейцев кородента, несколько утративших свою великолепность и неприступность в связи со смертью, и по-прежнему следовал за тучным и насупленным Бухвалой.

– А ты куда намылился, отребье? – вдруг неприятно усмехнулся Мудрик, одетый в мешковину.

– Как куда? – не понял Хейзозер. – На сборище.

– Твоё место там, в задних рядах, – показал налево Мудрик, – где собираются неудачники, нытики и попрошайки вроде тебя. А моё там, в передних, – показал Мудрик направо. – Я как-то привык ногами твёрдо стоять на земле, ну или как можно ближе к ней… И, похоже, достиг своего идеала – не докопаться…

Сохраняя привычный уклад, призраки побогаче и чистокровней образовывали передние ряды, а призраки победнее и грязнокровней собирались в задние. Полупрозрачность хоть и позволяла призракам полуувидеть сквозь ближнего своего, но пробуравить взглядом двух своих ближних для большинства не представлялось возможным. Впрочем, некоторые привидения отличались повышенной незамутнённостью, а другие некоторые, отличающиеся повышенной остротой взгляда, своим пристальным взором, как длиннющим копьём, могли пронзить всё сборище вплоть до самого кородента. Но обладатели столь выдающихся взглядов встречались очень редко и своими способностями не кичились. Исходя из вышесказанного, более задние ряды, использовав способность к левитации, возвышались над более передними рядами. Окончательно же задний ряд выше всех оторвался от земли, а окончательно передний вольготно расселся на земле, пусть и болотистой. Да и кородента отсюда слышно гораздо лучше.

С высоты птичьего полёта собравшиеся формой напоминали небрежно очерченный треугольник с округлыми углами и ступенчато-скошенной поверхностью.

Ветрокрылый Кикосец ветрокрыло, но без присущего ему пафоса, ввинтился в толпу и ретиво продирался как можно ближе к знати побогаче. Однако на самых подступах был остановлен шайкой гордых младших сынов обедневших дворянских семей, принадлежащих таким известным в прошлом фамилиям как Гноерункл, Красопапула, Прыщемолния и Чирей, которые незамедлительно надавали ему тумаков и вышвырнули со своего ряда. Столь не такое уж и не предвиденное обстоятельство несколько остудило пыл зазнавшегося народного певца, тут же принявшего стремительно сочинять в уме мстительные стишки, полные горького сарказма и тревожных дум по поводу судеб простых людей, угнетаемых разжиревшими и озверевшими богачами. Это несмотря на то, что “разжиревшие и озверевшие богачи”, вполне законно и по понятиям отлюлившие барда, так сказать, давшие ему знатных люлей, отличались костлявостью и, пускай и подходящей их рангу, но линялой одёжкой (даже вездесущий синий и голубой выглядел на них застирано и потаскано). Так часто бывает. Чем младше отпрыск, чем он беднее и худее, тем больше раздувается от важности.

– Какой разносторонне развитый менестрель! – прицокнул языком доктор Мао-Ивен. – Песенки поёт для простолюдинов, а сам лезет поближе к знати… А я, пожалуй, устроюсь где-нибудь посерёдке. Не люблю когда слишком высоко, тогда голова кружится, а всегда стараться быть поближе к земле так скучно.

Хейзозеру же ничего не оставалось как пристроиться в народной заднице.

Наконец, все разобрались кто где должен стоять. Не обошлось без мелких стычек, толканий локтями, отрывистой ругани, злобного бормотания и показного выхватывания мечей и дубинок. Многим благородным мужам и, естественно, рыцарям полагалось носить оружие. Кто-то носил меч, а кто-то изящную дубинку с петелькой. И хватались за рукояти по малейшему поводу. Да и без повода хватались, если противником (раздражителем) выступал обитатель более нижних ступенек иерархической лестницы. Гораздо более нижних.

В народной клоаке тоже было неспокойно. Она бурлила и брызжала жизнью даже после смерти. Клоака – это вообще такое место, где всегда что-то или кто-то воняет или брызжет. От затаённых обид, мелочной зависти, ещё более мелочной мстительности, хронической грызни и натянутого дружелюбия деваться было некуда. Некий пекарь задолжал молочнице, и та бранилась, как свора мертвецки пьяных боцманов, заставляя будильщика отступить к золотарям, шерстевалам, крысоловам и вшивым борцам (Уж извините, дезинсекторы, но в стародавние времена вы были в заднице, в самой её глубинке, зато всегда востребованы). Иных спорщиков разнимала стража.