Сага о призраках: Живым здесь не место…

Увлекаемый слабо рвущейся из рук гитарой и восхищённый её преданностью, Краснощёк следовал зову инструмента, как следует хозяйка зову своего огромного пса, которому вдруг приспичило свернуть с парковой дорожки и ткнуться носом в самую наимерзейшую, самую наигнойнейшую, самую наивонючейшую мусорную кучу в беспардонной истории парковых куч мусора… Предыдущее предложение никоим образом не намекает смутно, что Кикосец Ветрокрылый наимерзейший, наигнойнейший и наивонючейший. Никоим. Бывали барды и погнильше. Зачастую таких бардов рано или поздно находили по утрам в ранее упомянутых зловонных мусорных кучах, преимущественно, паркники.

Паркники, кажется, рангом повыше дворников, но пониже площадников. А ещё есть лестничисты, закоулочи, тупильщики, арочи, мостники, брусчники, дорожельщики, тропинные, комнатушники и пердонаристы. У уборщиков, надо заметить, весьма сложная и строгая иерархия с запутанной для непосвящённых системой знаков отличия, наград, уставов и ежемесячных постановлений. До того дошло, что нанять уборщика выходило весьма рискованной затеей. Вполне могло сказаться, что комнатушник на время уборки имел полное право вырезать на стене свои контактные данные. И ведь вырезал мерзавец. А если заказчик противился, уборщик издавал полный праведного гнева вопль: “Тварь я дрожащая или кто?”, извлекал из-за пазухи на свет божий новенькую конституцию УЦ (Уборочного Цеха) и сурово потрясал ею. А могло и совсем переклинить; ревматизм, остеохондроз и артрит не дремлют. Было благоразумным в следующий раз нанять того же уборщика, потому что новый вырезал свои контакты на другой стене и, конечно, старался сделать свои контактные данные заметнее оппонентных контактных данных. Некоторые в своём рвении доходили до того, что дырявили стены. Кстати, строительно-монтажный пистолет изобрели именно уборщики.

Инструмент рода лютневых плавно обогнул кладбище по краю и устремил свои колки к изваянию дракона с твёрдым намерением безучастно оплыть и его. В двенадцатиструнном, насквозь промузыкаленом мире дульцимера физические объекты имели такие же шансы на существование, как в нашей вселенной свет, с румяной корочкой поджаренный на сливочной тьме. Для дульцимера под образом дракона подразумевались несколько коротеньких басисто-мрачноватых мелодий, наложенных одна на другую. Обитали эти мрачноватые мелодии в миксолидийском ладу, поселившись в тёмных безднах миноров, но не чурались порой светлых мажорных надгорий.

Обладай дульцимер необходимым восприятием и самостоятельным мышлением, он бы искренне недоумевал, почему люди занимаются всеми этими бестолковыми копошениями (едят, пьют, спят, любят, работают, развлекаются, ненавидят), когда для счастья всего-то и нужно пробить у себя в животе дырку, выскоблить себя, натянуть на лицевую часть корпуса некоторое количество струн, настроить их и играть в своё удовольствие. А стань дульцимер по странным прихотям рока кородентом, он бы принялся активно практиковать дыросверление в брюхах подданных с последующим их выскабливанием и внедрением струн в веском убеждении, что такое обращение пойдёт подданным только на пользу. Главное – избегать фальши и полностью растворяться в музыке.

Но Хейзозер Краснощёк не собирался во имя счастья натягивать на себя некоторое количество струн. Не мог и не притормозить. А притормозив, страждущими очами, полными мольбы, впился в каменную крылатую рептилию, неряшливо обмотанную вялым ползунцом. Дракон, высеченный из чёрного камня, укрыл спину сложенными на манер складчато-каменного плаща крыльями и, усевшись на постаменте, бесстрастно взирал на Хейзозера. Когтистые четырёхпалые лапищи и бока, выглядывающие из-под крыльев, покрывали волнистые ряды крупной врощенной чешуи, плотно пригнанной эластичной кольчугой безупречно повторяющие малейшие изгибы тела. Явственно обозначились складки самих крыльев, складки толстой кожи на брюхе, особенно там, где задние лапы соединялись с туловищем, а также бугры мышц и тросы толстенных жил, уходящих в плоть ответвлениями сосудов потоньше. А благодаря морде с роговыми наростами, кожей, напоминающей древесную кору, и мятыми губами, поджатыми клыками, казалось, что дракон вот-вот оживёт и с приветственным рёвом расправит крылья.