Сага о призраках: Живым здесь не место…

Сам Тиньку представлялся бродячим актёром, отставшим от балагана и осевшим в Радруге, ныне безработным и живущим на сбережения. Цирковые и актёрские театры на колёсах изредка заезжали в Радруг, но Тиньку постоянно в них что-то не устраивало: то никуда не годный реквизит, то никуда не годный репертуар, то никуда не годная игра. В общем, по мнению искушённого и привередливого не по годам актёра Тиньку-Виньку в любом балагане всегда было предостаточно чего-то никуда не годного, чтобы ему не хотелось наниматься к его директору-квазиспециалисту. Но представления вор не пропускал. У увлечённых действом зрителей как по учебнику выворачивались карманы и как по маслу срезались кошельки.

– А вот в чём, други! – отчаянно махнул рукой Тиньку-Виньку. – Хер у меня, говорю я вам, махонький-махонький!

– А нам-то что? – удивился Ерёма. – Мы не бабы.

– Да и нам на твой хер похер, – грубо прокомментировала вульгарная Скуксивица по прозвищу Влагосборник, представительница древнейшей профессии, и брезгливо поджала толстые губы.

– Да я к тому и клоню, – не унимался Тиньки-Виньки, – что один хер, какой хер, бабам-то без разницы.

– А у тебя два съёмных? – Влагосборник ахнула так натурально, что многие расхохотались. А то, и вправду, поверила. А может у неё самой были съёмыши. Профессионализм – дело тонкое и нежное.

И тут со своей кочки поднялся Гуебос Глазутый, обвёл галдящих злым взглядом и рявкнул:

– Пасти захлопнули, дяди и тёти!

И все вмиг притихли и уставились на Гуебоса. Но многие потом покосились на Чичаса. Кажется, людям, умеющим навязать свою волю другим, сказочно повезло, всё им будет даваться легко, как по мановению волшебной палочки, но ведь и командовать надо уметь. Одной харизмы мало для лидерства. Глазутый наградил присутствующих своим фирменным сумрачным взглядом, словно остро заточенным полумесяцем порезал.

– Да что вы такое несёте, идиоты? – вопросил Глазутый и сплюнул на пол. Плевок поблёскивающей голубоватой змейкой незамедлительно подполз к гуебоскому башмаку и впитался в него. В дальнейшем Гуебос старался воздерживаться от плевков. Лидера, к которому плевки так и липнут, не спасёт никакая харизма. – Мои синие уши скоро почернеют от вашей тупой болтовни.

– А ты, Гуебос, считаешь себя самым умным, да? – уничижительно усмехнулся Чичас и с сожалением заглянул в пустую кружку. – Народ болтает, чтобы скоротать время, которого у нас, похоже, впереди целая вечность. Зачем простых людей оскорбляешь?

– Ну да, – пожал плечами Тиньку-Виньку. – Хер-то у меня не маленький, я так, на дурака брякнул…. ну, чтобы вечность скоротать. Он у меня, сами понимаете…

– Ага, оправдывайся теперь, мальчик! – визгливо хихикнула Бубенция по прозвищу Расстегай, лучшая подруга Скуксивицы. Обе они выглядели как нечто среднее между пышками, покрышками и скирдами сена, упакованными в чулки и платье. Эта чудесная парочка не разлей вода за свою долгую шалавную карьеру посредством отвара на основе вытяжки болиголова успела изгнать души множества своих клиентов с меркантильной целью обобрать оставшиеся тела до последней нитки, а обобранные останки (чего хорошему мясу пропадать?) с грузилами-булыжниками сбросить в сточный канал при помощи верного Пумплюша, который, кстати, присутствовал здесь же, но не любил болтать попусту. Впрочем, как и слушать. Обычно он стоял истуканом, если не обращались прямиком к нему, и всё происходящее миновало его, как время минует реку.

– Неужели вам насрать на своё будущее?! Битый час кудахчете ни о чём, будто сборище безмозглых куриц! – Глазутый привычно взял узды инициативы в свои опытные полулегендарные руки, напрочь игнорируя вопрос Чичаса. И трактирщику это очень не понравилось. Но вида он не подал. В отличие от молодого и горячего парня Гуебоса Глазутого Гульяно Балытраво прожил в два раза больше его и раскрывать свои карты не торопился.

И тут, спустя битый час, совсем некстати в таверну “Синий рог” вернулся Кикосец Ветрокрылый. И мало того, что некстати, так ещё и необычным способом. Он, вероятно, ради пущего эффекта, вырос из-под земли. Но немного не рассчитал и вырос именно там, где стоял Гуебос Глазутый.

– Эй, Гуебос, где захочу, там и буду петь! – гордо заявил бард и не найдя онного растерянно поводил головой, чувствуя неладное. – А где ты?

Неудивительно, что он его не заметил. Лицо Гуебоса находилось в районе затылка Ветрокрылого, а сам певун немного влип в него. Раздались отдельные смешки, но такие короткие и прерывистые, будто, едва успев родиться, тут же гибли.

– Э, Ветрокрылый. – Чичас глазами, бровями и пивной кружкой выразительно показал барду, мол, обернись, обернись.

И бард обернулся. И весь мир стал для него неким подобием бледно-голубого мармелада с едва уловимой консистенцией, вязковатой и прохладной. Он словно окунулся в озеро эфирного желе.

– Ой! – пискнул Кикосец, отскочил в сторону и заблеял: – Мои из-извинения, Гуебос. О-очень неловкая ситуация, хе-хе.