Сага о шпионской любви

Селлерс, вручая мне золотой перстень в качестве награды за успешно проведенную операцию, пояснил, что российский дипломат, возможно, использовался как подставное лицо в хорошо спланированной акции российской разведки, которая преследовала цель дискредитировать пришедшего к власти Франсуа Миттерана и все правительство социалистов…

Вот это, пожалуй, самое крупное мероприятие, в котором мне довелось участвовать по инициативе Селлерса… Хотя он не брезговал и другими грязными делами, в которые уговорами и шантажом втравлял меня. Было одно его задание, которое так унизило меня, что я до сих пор не могу вспоминать о нем без содрогания…

Ширин умолкла, из глаз брызнули слезы, она припала к груди Аристотеля и забилась в конвульсиях рыданий. Аристотель подхватил турчанку на руки и, прижав к груди, стал расхаживать с нею по аллее, ласково приговаривая:

– Ширин, дорогая, я больше не хочу ничего знать из твоего прошлого, договорились? Что собой представляет Селлерс и на какие подлости он способен, мне давно известно… Так что забудь все, что с ним и его заданиями связано, – есть только Я и Ты… Мы недаром уехали из Турции в Париж. Мы уехали, чтобы начать новую жизнь, вычеркнув из памяти наше прошлое. Так ведь? Кроме того, Селлерс не может вечно оставаться в Париже – он ведь работает в Москве, так что скоро он покинет Францию, и ты навсегда забудешь его…

Ширин, продолжая всхлипывать, прошептала:

– Я боюсь за тебя, Ари. Селлерс хорошо тебя рассмотрел, когда ты был на приеме в нашем посольстве, помнишь? Он зашел в посольство всего лишь на одну минуту и поинтересовался, участвует ли в рауте кто-нибудь из русских. Мой покойный муж ответил утвердительно и указал на тебя, когда мы с тобой отошли в сторону. Я все это видела и слышала, потому что стояла лицом к Ахмед-паше, ожидая, когда он подаст мне знак подойти к нему, чтобы выступить при необходимости в роли переводчицы. Селлерс, конечно, запомнил тебя – у него отличная зрительная память…

– Мы по приезде в Париж уже обсуждали эту тему, дорогая. Ну что ж, продолжим, если тебе необходимо выговориться. Вместе с тем должен заметить, милая, что ты сгущаешь краски… Положа руку на сердце, признаюсь, что я тронут твоей заботой и волнениями, как бы Селлерс не раскрыл нашу с тобой тайну, что я выдаю себя за другого человека. Однако беспокойства твои напрасны, и вот по каким причинам.

Во-первых, на приеме я был в военной форме. По собственному опыту я знаю, что человек, сменивший мундир на цивильный костюм, становится неузнаваемым, поверь! Это уже не раз было проверено на моих московских друзьях-сослуживцах. Иной раз, когда мне доводилось приходить к кому-нибудь из них в гости в штатском, случались настоящие конфузы: хозяин дома, он же мой сослуживец, протягивал руку, чтобы познакомиться, представляешь! И лишь через секунду, рассмеявшись, хлопал себя по лбу и удивлялся, как это он не узнал меня, хотя знакомы мы уже несколько лет…

Во-вторых, милая моя, я по твоему совету отпустил усы и ношу очки.

Все вместе взятое гарантирует мне неуязвимость и абсолютное инкогнито. Не только Селлерс, но даже мой начальник не узнал бы во мне бывшего капитана первого ранга Аристотеля Александриди!

Ты лучше скажи мне, моя ненаглядная и бесценная Ширин, – перешел в атаку «КОНСТАНТИНОВ», – каким псевдонимом ты подписывала свои донесения?

Это был контрольный вопрос. Грек намеренно задал его, чтобы до конца убедиться в искренности своей возлюбленной, ибо по собственному опыту знал, что операторы любого секретного агента, попавшего в безвыходное положение, позволяют ему сообщать допрашивающим его людям некоторые детали мероприятий, в которых он принимал участие, но псевдоним – это святое, его категорически запрещено называть.

– Донесения? Но я никогда ничего не писала! Селлерс приносил с собой диктофон и записывал свои вопросы и мои ответы – вот и все… А какой у меня псевдоним? Я этого не знаю, америкашка никогда мне его не называл, поверь! Стоп, вспомнила! Иногда в разговоре Селлерс вдруг почему-то называл меня Джокондой… Тут же извинялся, объясняя свою оговорку тем, что я имею потрясающее сходство с шедевром Леонардо да Винчи…

Однажды, когда он в очередной раз оговорился, я в шутку спросила, не проще ли ему называть меня Моной Лизой. Он оторопело посмотрел на меня и спросил, кто такая эта Мона Лиза. Пришлось объяснять этому невежде, что «Мона Лиза» и «Джоконда» – одно и то же, все тот же портрет, написанный Леонардо да Винчи, который лишь называют по-разному… Тогда оговорки Селлерса я воспринимала как комплимент в свой адрес, но сейчас, после твоего вопроса, я догадываюсь, что Джоконда – это был мой псевдоним. Может, я и ошибаюсь…