Сага об угре

Многие люди, не принадлежавшие к научному миру, тоже предпочитали придерживаться более старых и более фантазийных теорий. В 1862 году ученый-любитель Дэвид Кэрнкросс опубликовал книгу под названием The Origin of the Silver Eel («Происхождение серебристого угря»), в которой реанимировал древние представления рыбаков с Сардинии: угорь будто бы проживает первую стадию своего развития в виде жука, и это его прошлое в образе насекомого доказывается тем, как хорошо угорь чувствует себя на суше.

И лишь через сто лет после открытия Карло Мондини, в 1874 году, польский зоолог Шимон Сырски заявил, что он и его сотрудники обнаружили в музее естественно-научной истории в Триесте нечто, предположительно представляющее собой половозрелого самца угря. Внутри него обнаружен маленький орган, отличавшийся от того, что описывали Мондини и Ратке. Это могли быть те самые семенники. Но, поскольку Сырски не смог описать органы удовлетворительным образом или доказать, что они действительно производят молоки, все это еще было не доказано. Научное сообщество требовало дополнительных наблюдений.

Именно поэтому в марте 1876 года Карл Клаус решил отправить одного из своих юных студентов на научно-исследовательскую станцию в Триесте. Вот так и получилось, что Зигмунд Фрейд, девятнадцати лет от роду, внезапно оказался в скромной лаборатории на Средиземном море, с ножом в одной руке и мертвым угрем в другой.

У юного Зигмунда Фрейда были вполне определенные и масштабные планы. За год до того он посетил Манчестер и влюбился в него — даже в дождь и холодный климат. Он мечтал путешествовать, а в первую очередь посвятить себя практическим научным изысканиям, узнать побольше обо всем на свете, открывать новое, описывать и понимать ранее непостижимое. Ему очень нравилось проводить время в лаборатории. То, что он видел, заглядывая в микроскоп, всегда являлось истиной, — здесь не было места предрассудкам и суевериям. Все человеческие знания берут начало из лаборатории. Перед его внутренним взором рисовалась жизнь, отданная науке, — возможно, в Англии, а может быть, и совсем в другом месте. И он всерьез подумывал о том, чтобы связать свою жизнь с естественными науками — биологией или физиологией, где все осязаемо и конкретно. На семейной фотографии 1876 года он стоит посередине, положив руку на спинку стула своей матери Амалии, — самый высокий из детей, в костюме-тройке, с расчесанными на косой пробор волосами и ухоженной темной бородкой. Он смотрит прямо в камеру твердым взглядом, — кажется, ничто в этом мире ему не чуждо.

Вот такой юноша приехал весной 1876 года в Триест с намерением разгадать загадку угря и оставить след в истории науки. Триест, находящийся в верхнем углу Адриатического моря, принадлежал на тот момент Австро-Венгрии и являлся важной метрополией как база флота и портовый город. С тех пор как в 1869 году открылся Суэцкий канал, он стал к тому же воротами на Восток. В порту Триеста разгружали кофе, рис и пряности. Сюда прибывали корабли, обогнувшие Землю, здесь собирались выходцы со всей Европы: итальянцы, австрийцы, словенцы, немцы и греки. Еще во времена Римской империи Триест был местом паломничества и пересечения всех путей, где встречались разные языки и культуры. После Фрайберга или Вены этот город, такой многоплановый и непостижимый, должно быть, производил сильное впечатление.

Что обнаружил юный Зигмунд Фрейд в Триесте? Обнаружил он много чего и рассказал о своих впечатлениях в многочисленных письмах другу детства Эдуарду Зильберштейну. Писал он на испанском, поскольку они с Зильберштейном подружились во время изучения испанского языка, и красочно описывал город с его ресторанчиками, магазинами и жителями. Время от времени он использовал странные слова — возможно, потому, что писал на неродном языке, однако куда более вероятно, что это был своего рода шифр, принятый между друзьями.

В первом кратком письме от 28 марта Фрейд пишет, что Триест — очень красивый город и что las bestias son muy bellas bestias («здешние бестии — очень красивые бестии»). Под бестиями он подразумевал женщин. В первые дни в Триесте он, похоже, более всего был очарован именно ими. В письмах он рассказывает, как в самый первый день его потрясло, что каждая женщина здесь выглядит как «богиня». Он детально описывает их лица и фигуры, какие они высокие и стройные, с длинными носами и темными бровями, что они бледнее, чем ожидаешь, и у них у всех такие красивые прически, а у некоторых витой локон свисает на один глаз, словно приманка. Посетив соседний городок Муджу, он пишет, что женщины там наделены невероятной фертильностью, поскольку буквально каждая вторая беременна, так что акушеркам хватает работы. Автор писем иронично строит догадки, оказались ли женщины под влиянием морской фауны и «плодоносят круглый год» или же размножаются все вместе в определенное время. «На эти вопросы дадут ответы биологи будущего».