Сага об угре

Однако в данном случае знание есть понятие условное. Когда мы утверждаем, что знаем, где размножается угорь, мы опираемся не только на наблюдения, но и на целый ряд допущений. А для человека, желающего знать наверняка, это, конечно же, проблема. Если уж быть категоричным — а людям научного склада это свойственно, — то знание не подвергается градации, оно скорее бинарно. Мы либо знаем, либо нет. В этом отношении естественные науки строже, чем философия или психоанализ. Такие науки, как биология и зоология, не без весомых оснований держатся за постулат, что познание мира должно быть эмпирическим и в основе всего лежит наблюдение.

В каком-то смысле все мы наследники Аристотеля. Всякое знание должно исходить из личного опыта. Действительность надо описывать такой, какой она предстает нашим органам чувств. Только то, что мы действительно видели, мы можем считать истиной. Этот взгляд на то, как человек приобретает знания о мире, оказался живуч, потому что он логичен, а также потому, что он заключает в себе обещание. Пока мы не знаем, наш удел — догадки и домыслы, но терпение и настойчивость рано или поздно будут вознаграждены. Истина явит себя под объективом микроскопа.

Когда мы говорим, что угорь размножается в Саргассовом море, на это утверждение по-прежнему существует несколько очень весомых возражений: 1) ни один человек не видел, как размножаются два угря; 2) никто вообще не видел в Саргассовом море взрослого угря.

Это означает, что вопрос об угре в каком-то смысле остается открытым, истина не показалась под объективом микроскопа, — но эта зыбкость придает энергии и влечет тех, кто интересуется угрем. Мистерия существует, чтобы ее разгадали, вопросы ждут ответов, однако загадка сама по себе создает и поддерживает интерес. Человек, веками стремившийся разгадать загадку угря, одновременно с большой любовью держался за самое загадочное.

Когда Рейчел Карсон писала свою сказочную книгу «Под морским ветром», главное внимание она уделила именно загадочному и необъяснимому. Можно было ожидать, что она как ученый-естественник должна испытывать фрустрацию по поводу неизвестного, однако, похоже, дело обстоит как раз наоборот. Непознанное привлекает Рейчел Карсон. К угрю и природе в целом она относилась не только как ученый, но и как человек.

К примеру, о долгом пути серебристого угря в Саргассово море она писала: «Пока продолжался отлив, угри покинули болото и двинулись в сторону моря. Тысячами прошли они в ту ночь мимо маяка, преодолев первый этап своего долгого путешествия. А когда они миновали выжженные места и добрались до моря, то вышли из поля зрения человека — собственно говоря, и из сферы его познания».

Вполне вероятно, что Аристотель, Франческо Реди, Карл Линней, Карло Мондини, Джованни Баттиста Грасси, Зигмунд Фрейд или Йоханнес Шмидт стали бы протестовать, — скорее всего, они никогда не смирились бы с тем, что какое-то существо может выйти за границы человеческого познания, но для Рейчел Карсон существовало нечто простое и красивое в образе угря, исчезающего во мраке тайного и непознанного. Существо, которое активно стремится прочь — туда, где оно недосягаемо для человеческого знания. Словно бы так и должно быть. «Повесть о путешествии угря к своему нерестилищу сокрыта в лоне морском, — писала она. — Ни одному человеку не дано проследить путь угря в океане». Казалось, загадка угря — все еще не разгаданная — для нее определена самой природой и вечна. Словно эта мистерия неподвластна человеческому воображению. Как бесконечность или смерть.

Учитель истории и рассказчик Том Крик в романе Грэма Свифта «Земля воды» рассказывает своим ученикам об угре с тем же чувством вечной неразгаданной тайны:

«Страсть к познанию никогда не успокоится. Даже сегодня, когда нам столь многое известно, любознательность не смогла разгадать загадку по поводу рождения и половой жизни угря. Возможно, этот вопрос — из тех, кому самой судьбой предначертано оставаться нерешенным до конца света. Или, возможно, — но тут я предаюсь фантазиям, ибо моя собственная любознательность заставляет меня рваться вперед, — мир устроен так, что в тот момент, когда всё становится известно и любознательность исчерпана (то есть многая лета любознательности!), этот мир обречен на гибель.

Однако даже если мы знаем, как, что, где и когда, — узнаем ли мы когда-нибудь, зачем? Зачем „зачем“?»

Несмотря на все наблюдения и попытки понять, в истории об угре по-прежнему остались белые пятна. Мы знаем, что серебристый угорь отправляется в путь осенью, когда наступает «угрёвая тьма», обычно с октября по декабрь. А маленькие «ивовые листочки», лептоцефалы, возникают в Саргассовом море весной, самые мелкие экземпляры — с февраля по май. А это, в свою очередь, означает, что примерно в это время происходит нерест. И, таким образом, мы имеем временные рамки путешествия угря. У него в запасе полгода, чтобы добраться до места.