Сага об угре

В другом исследовании, проведенном американским врачом-реаниматологом Лакмиром Чавлой, в самый момент смерти было зарегистрировано повышение мозговой активности. У семи умирающих пациентов Чавла отметил, что, как раз когда сердце переставало биться, в электродах начиналось потрескивание, продолжавшееся от полминуты до трех минут. Пациенты, пребывавшие в глубокой коме, в последнее мгновение жизни внезапно обретали мозговую активность, почти достигавшую того уровня, который можно наблюдать у человека в полном сознании. С тех пор как в 2009 году был опубликован первый отчет, Лакмир Чавла наблюдал подобное явление более чем у сотни умирающих пациентов, и, хотя его результаты можно обсуждать, они, похоже, являются доказательством того, что принято называть околосмертными переживаниями. Может быть, у человека существуют ментальные состояния, о которых мы ничего не знаем и которых никогда до конца не поймем, поскольку никто не может рассказать, что происходит за гранью смерти. И возможно, эти ментальные состояния совершенно независимы не только от того, чем мы обычно измеряем свою жизнь, — сердцебиения и дыхания, — но и от самого времени. По крайней мере, такое предположение высказал Арвид Карлссон, получивший в 2000 году Нобелевскую премию в области медицины. В своей статье он писал, что в момент смерти мы, возможно, переживаем состояние, совершенно оторванное от ощущения времени.

— И что же это, если не вечность? — говорит он.

У моего папы к голове не были подключены никакие электроды. Я не знаю, оставалось ли у него в голове в то утро какое-то сознание и что он в таком случае чувствовал, что ему снилось. Я даже не знал, как долго просидел так, поскольку утратил ощущение времени, но когда я чуть крепче сжал его руку, то вдруг сообразил: я давно не слышал, как он дышит. Тогда я позвал медсестру, которая взяла его запястье и стала нащупывать пульс. Я же не сводил с нее глаз, все еще держа другую папину руку в своей. Она подняла на меня глаза и медленно кивнула.

На следующий день мы сидели возле дома и слушали поминальный звон колоколов церкви, расположенной всего в километре от нас. Мы сидели на траве рядом с яблоней, перед теплицей, где уже начинали краснеть помидоры, — как раз в том месте, где мы когда-то втыкали грабли, чтобы выгнать из-под земли червяков, где красили лодку и где папа однажды разложил вентерь. Колокола звонили медленно и глухо — казалось, этот звук доносится очень издалека.

Несколько недель спустя, уже после похорон, мы поехали на дачу. И опять выдался жаркий и душный летний день. Трава стояла сухая, неподстриженная. Скопы летали над озером, неподвижно лежавшим под солнечными лучами. Я стоял у края воды с удочкой в руке, глядя на поплавок. Кто-то окликнул меня, и я положил удочку в траву, оставив поплавок в воде. Когда несколько минут спустя я вернулся, то увидел, как кто-то пытается утащить всю удочку в воду. Она быстро скользила по траве вслед за натянутой леской; лишь в последнюю секунду я успел ухватить ее и сразу почувствовал, как на другом конце тянет рыба. Не успел я подумать, что чувство это мне знакомо, как рыба повернула к кувшинкам посреди озера. Внезапно она развернулась и поплыла обратно к берегу; не успел я и глазом моргнуть, как леска исчезла под большими камнями у края воды. Там она прочно застряла.

На мгновение время остановилось. Леска натягивалась и опускалась мелкими, упорными движениями. Я тянул то так, то этак; удилище гнулось, как тростинка; я сделал несколько шагов в сторону, ища другой угол, тянул так, что нейлоновая леска гудела. Мне вспомнилось, что есть два способа выйти из ситуации, и в каждой есть свои проигравшие, — я тихо выругался себе под нос и опустился на колени с леской в руке, вглядываясь в мутную воду.

Я уверен, что это был угорь, — я видел его. Медленно извиваясь, он выплыл из темноты и направился ко мне. Он был большой, бледно-серый, с черными глазами-пуговицами, и он смотрел на меня, словно желая убедиться, что я его тоже вижу. И я отпустил леску и видел, как он сорвался с крючка у самой поверхности, развернулся и ускользнул обратно во мрак.

Некоторое время я стоял на коленях у края воды. Не было ни ветерка, поверхность озера блестела, солнце отражалось от нее светлыми бликами, а все, что на глубине, было скрыто, как за зеркалом. Неизвестно, что именно там скрывалось, но эта тайна стала теперь и моей тоже.

Благодарность

Писательский труд я всегда воспринимал как работу индивидуальную, однако превращение написанного текста в книгу — нечто совсем иное.

Я хочу поблагодарить моего редактора Анну Андерссон и моего издателя Даниэля Сандстрёма за то, что они с большим терпением и профессионализмом помогли мне превратить эту массу текста в книгу, какой она в конце концов стала.

Благодарю Ингрид Фредрикссон за корректуру и Микаэля Свенссона за научную редактуру: они помогли мне избежать досадных огрехов.

Я бесконечно рад той потрясающей обложке, которую создали Ларс Шёблум и Эва Вильсон, — о такой прекрасной обложке я и мечтать не мог.