Сагайдачный. Крымская неволя

Одной из главных причин запрета было то обстоятельство, что, по словам цензора, «изобразив козачество и Украину прежнего времени как страну независимую и самостоятельную, автор является везде малорос­сийским местным патриотом» _{[Літературний apxiв. — 1931. — Кн. I — II. — С. 131]}. В программной вступительной статье к поэме Д. Мордовцев горячо выступает в защиту украинского языка, его права на самостоятельное развитие, указывает на необходимость научного изучения его «в системе других языков славянских», говорит об успешном развитии новой украинской литературы. И в то же время здесь уже про­является характерная для Д. Мордовцева непоследовательность, стремление сгладить противоречия, «примирить» противоположные точки зрения о будущности украинского языка, который якобы «еще не подготовлен к литературе... остается покуда простонародным» (эти мотивы прозвучат у Д. Мордовцева, к сожалению, и позднее).

Поэма разрабатывает типичный для украинских романтиков 30 — 40х годов сюжет, детально, нередко многословно излагая историю морского похода запорожцев на турок, непосредственно вводя в текст думы, исто­рические и бытовые песни, последовательно стилизуя формы украинского фольклора. Можно отметить и явное наследование, почти текстуальную зависимость ряда картин, образов, отдельных деталей от «Івана Підкови», «Гамалії», «Гайдамаків». Однако это наследование не шло да­лее использования отдельных тематических и формальных признаков, что, несомненно, снижает ценность первого большого произведения пи­сателя.

В условиях общественного подъема накануне отмены крепостного права передовая украинская литература переживает период активного утвержде­ния на позициях реализма и народности _{[См.: Бернштейн М. Д. Українська літературна критика 50 — 70х років XIX ст. — К., 1959]}; высшим достижением прогрес­сивного революционно-демократического направления было творчество Т. Г. Шевченко и Марко Вовчок. Демократические, реалистические тен­денции характерны и для творчества тех украинских прозаиков, которые стремились отразить картины жизни и борьбы трудового народа в усло­виях крепостничества. К этому направлению следует отнести и украин­ские рассказы Д. Мордовцева конца 50х годов.

Наиболее ранний из них датирован 1855 годом (опубликован же лишь в 1885 г. во львовском журнале «Зоря»). Рассказ этот — «Нищие» («Старці»), бесхитростная, поражающая своей искренностью, такая обыч­ная для крепостного села история о безрадостном детстве, голоде, соци­альной несправедливости, беспросветной нужде. Характеризуя стилевые особенности прозы Д. Мордовцева, И. Франко подчеркивал, что «тут автор не изображает той жизни во всей ее полноте, не дает нам реалис­тических студий о всех злых и добрых сторонах его, лишь слегка освещает некоторые моменты, которые наиболее соответствуют его индивидуаль­ному вкусу и характеру его таланта» _{[Франко I. Я. Д. Л. Мордовець. Оповідання.//Ватра, Стрий, 1887. — С. 150]}.

С нескрываемой симпатией к своему герою излагает он эту трагическую по своему содержанию историю. Правда о социальном бесправии народа, тяжком горе и нищете, элементы социального разоблачения несправедли­вости существующего общественного строя проступают в рассказе как бы вне видимой тенденции — в ряде характерных деталей, отдельных за­мечаний героя, психологически емких ремарок: «Из всей скотины остался у нас старый пес Брорко, — пожалел пан, не взял его за подушное»; «...каждый по бедности своей (а все больше панские люди были) и выне­сет кусок хлеба или пшена горстку».

В рассказе ощутима тенденция преодоления сентиментально-идил­лической традиции изображения народной жизни. Но автор все же ударе­ние делает не на осознанном протесте против «неправды и неволи», а на первый план выдвигает мотивы христианского всепрощения, примирения с жизнью. И все же, несмотря на эти слабости, И. Франко с полным пра­вом назвал «Нищих» «наиболее оригинальным и глубже всех задуманным рассказом» Д. Мордовцева.

Столь же непритязательно простым является содержание другого рассказа «Звонарь» (опубликованного в «Основе» 1861 г.). Старый сель­ский звонарь с грустью вспоминает о своей безрадостной жизни: сирот­ском детстве, «науке» отставного солдата Позихайлика, шившего на уроках сапоги, бурсацкого «обучения» — «красной лозою да гибкой вербою»...