Сагарис. Путь к трону

— За что? — удивился Савмак, стараясь избегать пристального, оценивающего взгляда купца.

— Как — за что? — в свою очередь изумлённо поднял брови Аполлоний. — Буланый — это мой конь. Бери, бери, заслужил.

— Премного благодарен, — буркнул юноша, поклонился и хотел уйти.

— Погоди, — остановил его купец. — По-моему, мы с тобой... — он хотел было сказать — «где-то встречались», но тут же спохватился и с некоторым смущением продолжил: — Мы с тобой должны посидеть за пиршественным столом. Я тебя приглашаю...

— Спасибо, но я не могу, — сухо ответил юноша. — Завтра гиппотоксоты идут под стены Мирмекия*, осаждённого скифами. Прощай, — он ещё раз слегка дёрнул головой, изобразив поклон, и поторопился уйти.

«Нет, положительно я его где-то видел... — мучительно пытался вспомнить Аполлоний, возвращаясь домой. — Где и когда? Эти глаза и скуластое смуглое лицо... Простой полуварвар — а такая гордость и неприступность. Деньги взял с таким видом, будто сделал мне одолжение... Савмак... “Савмак”?!»

Купец остановился, будто наткнулся на незримую стену. Ему показалось, что его хватили обухом между глаз. Бессмысленно хлопая ресницами, он сел на скамью у какого-то общественного здания и уставился ничего не видящими глазами в своё прошлое, до сих пор возвращавшееся к нему в кошмарных снах: караван, степь, разбойники Фата и молодой царевич Палак... То же самое лицо! Затем... затем его старый приятель купец Евмен, торжище в Неаполисе... И мальчик, которому он подарил акинак! Сын Сарии, нелюбимой жены царя Скилура! Неужели?! Но почему здесь, в Пантикапее? Нет, не может быть. Он просто обознался. Царский гиппотоксот — и скифский царевич. Не может быть! Но этот настороженный взгляд попавшего в западню зверька, эти серые глаза и правильная эллинская речь... Степной номад так не говорит. Миксэллин? Возможно, и всё-таки... И имя — Савмак.

Аполлоний постепенно приходил в себя. Его мысли потекли более плавно и приобрели несколько иной оборот: если этот юный царевич в Пантикапее (а что это был именно сын Скилура, купец уже почти не сомневался), значит... значит, он просто скифский лазутчик! Тогда купец, истинный патриот и гражданин Боспора, как должен поступить? Верно, именно так! От волнения Аполлоний даже тихо заскулил, как обрадованный появлением хозяина пёс. Ему вспомнились слова царского глашатая на городской агоре, читавшего новый указ Перисада. В нём говорилось, что за поимку вражеского соглядатая причитается вполне солидная сумма... но ведь дело не в деньгах!

Стремительно поднявшись, купец, несмотря на солидную внешность, едва не бегом припустил в сторону царского дворца. Да, деньги немалые, большие деньги... На них можно нанять и охрану каравана, и товаров прикупить, и... Нет! Он просто выполняет свой долг — и точка. Никаких иных намерений он не имеет. Много денег, ах, как много денег... И благодарность сограждан. Ну, нет уж, им это знать незачем. Он человек скромный...

Юный гиппотоксот не шёл, летел в казарму. Он понял, что пантикапейский купец узнал его. Бежать, немедленно, сегодня ночью! Ждать утра равносильно самоубийству. Вот только саврасый... Его придётся оставить. И друзья: Пилумн, Тарулас, Руфус... Как сказать им? Что и какими словами? Они, конечно, его поймут и помогут, но расставаться с ними будет нелегко. А если купец уже сейчас идёт к начальнику царского следствия? Возможно, но тут у него вряд ли что получится — спирарх Гаттион ещё вчера выехал вместе с десятком отборных воинов спиры в Нимфей, где намечался смотр ополчения. Зная его дотошность, можно не сомневаться, что он пробудет там дня два, пока не проверит каждого новобранца, не прощупает каждый камень оборонительных стен. А к другому Аполлоний не рискнёт обратиться — только начальник следствия, да ещё царь, могут отдать приказ об аресте лохага гиппотоксотов: они всегда ревностно относились к любым проявлениям недружелюбного отношения к полуварварам, какими их считали полноправные граждане Боспора. Вызвать недовольство легкоконных стрелков перед предстоящими сражениями со скифами не посмеет никто, даже сам стратег.

А если всё-таки он ошибается? Ведь купец был так великодушен и щедр с ним в Неаполисе, подарив акинак... И он отблагодарил Аполлония, конечно, не подозревая об этом, выиграв скачки и заработав для него ценный приз и много денег. Нет! Эти богатые господа считают рабов и скифов хуже лесного зверья. Жизнь варвара ценится дешевле, чем какая-нибудь безделушка, привезённая из метрополии. Почему-то вспомнилась Ксено, и Савмак почувствовал, как в его сердце заплескался гнев. Подлый, вонючий варвар без роду и племени...

Лицо юноши запылало, рука невольно легла на рукоять акинака. Кровь царственных предков ударила в голову, и перед его мысленным взором запылал пожар. Месть! Придёт время, и он не оставит камня на камне в этом городе надменных господ. А пока его ждёт нелёгкий и опасный путь в родной Неаполис...