Читаем Сагарис. Путь к трону полностью

Это были наши друзья — Тарулас, Пилумн и Руфус. Набрав, наконец, нужное количество волонтёров среди племенного объединения аспургиан, они возвращались в Пантикапей. Переводчик и проводник, тоже аспургианин-ветеран, прослуживший на Боспоре лет десять, подсказал наиболее удобное место для переправы почти в месте слияния Боспора Киммерийского с Меотидой, где плотные залежи намытого песка образовали мелководные косы, в которых не застревали копыта коней. Оттуда, конечно, было дальше до столицы, но ленивому Пилумну до смерти не хотелось болтаться в воде пролива; он предпочитал надёжную земную твердь, тем более что степь изобиловала дичью, а голос желудка наш бродяга считал самым веским и разумным доводом в пользу своего каприза.

Как бы там ни было, но теперь наши друзья, изрядно подуставшие за время скитаний по кочевьям варваров, где так и не нашлось места волнующим кровь приключениям, торопились наверстать упущенное. Битву они увидели издалека и даже успели определить кто есть кто, а потому без колебаний поспешили на помощь пантикапейским гоплитам, или, по крайней мере, просто эллинам, окружённым разбойниками.

Удар собранной, что называется с миру по нитке, команды сарматов-аспургиан застал бандитов врасплох. Будущие наёмники стремились в бой по несколько иной причине, нежели их начальники — они просто хотели пограбить. В услужение к эллинам шли только самые бедные в надежде разбогатеть, так как царским гоплитам полагалась кроме жалования и часть захваченной в сражениях добычи. Поэтому не стоит удивляться той ретивости и бесшабашной ярости, с которой аспургиане набросились на порядком потрёпанных в кровопролитной схватке разбойников.

Вскоре поле битвы было расчищено: длинные копья волонтёров, нанизывающие бандитов, как перепелов на вертел, сделали своё дело с ужасающей быстротой и жестокостью. Не обращая больше на павших никакого внимания, бывшие табунщики и охотники достали арканы и принялись вылавливать остальной сброд, разбегающийся куда глаза глядят.

— Я искренне благодарен вам за помощь, — обратился радостный Митридат к Руфусу, принятому им, благодаря комплекции, за предводителя.

В том, что перед ним гоплиты Боспора, у юноши не было сомнений — любивший побрякушки Руфус не поленился нацепить на свою внушительную грудь все причитающиеся ему, как лохагу, знаки отличия, начищенные до блеска.

— Да чего там... — смутился богатырь.

— Ба-ба-ба, кого я вижу! — неожиданно возопил Пилумн и сгрёб за грудки Селевка с такой невероятной прытью, что тот даже не успел опомниться. — Брат, — обратился он к Таруласу, — ты посмотри, какую птичку я поймал. Э-э, не трепыхайся, голубок! — с угрозой рыкнул он, заметив, как рука пирата метнулась к поясу, где висел нож. — Иначе я тебя укорочу ровно до плеч. Это ведь наш бывший хозяин, сто болячек ему в печёнку.

— Отпусти его, — сурово приказал Митридат. — Он мой союзник и друг.

— А это ещё что за начальник нашёлся? — насмешливо поинтересовался Пилумн, не выпуская из рук присмиревшего Селевка.

Он, конечно, узнал Митридата, но ему и в голову не могло прийти, кем был юноша на самом деле — просто сын какого-то купчишки, не более того.

— Перед тобой будущий царь Понта, чтоб тебя... — наконец сумел прохрипеть полузадушенный Селевк.

— Чего? — удивился бывший легионер. — Похоже, ты, парень, рехнулся от страха. Кто это может подтвердить?

— Я, — угрюмый Тарулас склонил голову перед надменным Митридатом. — Хайре, басилевс.

— Хайре, Тарулас. Не ожидал встретить тебя здесь...

— Извини, что не признал сразу, господин... Да отпусти наконец Селевка! — рявкнул Рутилий-Тарулас на оцепеневшего от неожиданности Пилумна, заметив, что предводитель пиратов уже начал синеть от удушья. — Я тоже удивлён не менее твоего. Судьба...

— Вот так штука... — пробормотал раздосадованный Пилумн, с нескрываемым сожалением размыкая свои геркулесовы объятия. — Ладно, живи, красавчик. Оно, если честно, так и по справедливости получается. Как бы там ни было, а ты нас в своё время спас от верной гибели, — напомнил он кашляющему пирату схватку в бухте.

— Теперь мы квиты, ржавый якорь тебе под ребро, — едва продохнул повеселевший пират. — А знаешь, я до сих пор жалею, что не предложил вам место в своей ватаге.

— Да, тут у тебя промашка вышла, — довольно загоготал Пилумн. — Ничего, это никогда не поздно.

Неизвестно, до чего бы они договорились, но им помешали аспургиане, притащившие на аркане истерзанного Оронта.

— Больсая насальника, деньга много... — орали они, обращаясь к Таруласу в надежде на выкуп.

— На кой он мне... — недовольно ответил лохаг и подозвал переводчика: — Скажи, пусть сами разбираются с ним. Если заплатит — хорошо, нет — воронью на поживу.

— Погодите... — Митридат пристально вгляделся в залитое кровью лицо перса. — Оронт?!

Заместитель начальника царского следствия Понта, взглянув исподлобья на юношу ненавидящим взглядом, снова уронил взлохмаченную голову на грудь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза