Читаем Сагарис. Путь к трону полностью

— Стоп, стоп! — властно вскинул он правицу. — Здесь друзья. Не так ли, Гордий?

Теперь и оруженосец Митридата узнал прибывшего. Натянуто улыбнувшись, он любезно пропустил гонца вперёд, в комнаты, а его охране строго приказал:

— Ждите здесь. Пока готовится еда, утолите жажду... — Он подал знак, и из глубины двора к воинам просеменила немолодая женщина с бурдюком и чашей в руках.

Переглянувшись, они недовольно заворчали и вознамерились последовать за господином, но тут раздался и его звонкий голос:

— Выполнять! И накормите коней...

При виде улыбающегося гонца Митридат порывисто вскочил и поспешил навстречу:

— Селевк?! Какими судьбами?

— О, мой господин, долго рассказывать...

— Я рад тебя видеть, Селевк, — с неподдельной искренностью обнял его Митридат. — Присаживайся.

— Благодарю, мой господин, — растроганно ответил Селевк, но приглашением не воспользовался. — Прошу простить меня, но вначале дело, а уж потом... — Он сверкнул белозубой улыбкой. — Я ведь полномочный посланник, — с этими словами пират достал из кожаного мешочка пергаментный свиток и с глубоким поклоном протянул его царевичу.

Митридат дрожащими руками нетерпеливо сорвал печати и углубился в чтение. Закончив, он некоторое время стоял закрыв глаза. Свершилось... О, боги, свершилось! Пришло его время...

— Не знаю, как и благодарить тебя, мой Селевк, за эти новости, — справившись с волнением, ласково обратился Митридат к пирату. — А теперь садись и рассказывай. Вина! — приказал он притаившемуся за дверью Гордию.

— Провинции уже очищены и от римлян и от сторонников царицы. Синопа в осаде — прибыли наконец и наёмники с Крита. Все ждут тебя, басилевс, — снова поклонился Селевк.

— Я всегда буду помнить, кто мне принёс такие добрые вести, — поднимая наполненную Гордием чашу, величаво сказал Митридат Дионис. — За тебя, мой друг.

— И за тебя, мой повелитель.

Они выпили не спеша, в благоговейной тишине. Обычно хмурое тёмное лицо Гордия, стоящего позади Митридата, озарила торжествующая улыбка: его господин — басилевс!

— Однако, мой повелитель, я должен сказать, что мне уже заплачено за роль гонца, — лукавые искорки сверкнули в глазах пирата, как летний звездопад. — И неплохо.

— Ты неисправим, Селевк, — рассмеялся Митридат.

— Уж такое у меня ремесло, — развёл руками пират. — Иначе мои люди не поняли бы своего предводителя — чересчур много опасностей у берегов Таврики, а у них дома семьи и их нужно кормить.

— Понимаю, — серьёзно ответил Митридат. — И даю слово, что в Понте я заплачу им вдвое больше. Гордий! Собираться!

— Но, господин, завтрак...

— В Аид всю жратву! Подкрепимся в Пантикапее. И — в путь!

— Мой миопарон ждёт тебя в гавани, — Селевк налил себе ещё одну чашу. — А эскадра поджидает в открытом море. Мне, знаешь ли, не хотелось дразнить без нужды боспорского наварха, у которого есть ко мне, скажем так, кое-какие претензии...

Селевк и Митридат посмотрели друг другу в глаза и заразительно рассмеялись.

Сборы оказались более долгими, чем хотелось юноше, и небольшая кавалькада всадников покинула гостеприимную усадьбу перед обедом. Степь уже покрылась изумрудной зеленью, а над головами сияло по-весеннему яркое, умытое росой солнце.

Голубоватая туманная дымка всё ещё витала над яругами, но горизонт был чист и прозрачен...

Заросшая колючим кустарником балка подходила к дороге почти вплотную. И только человек, хорошо знакомый со скифской равниной, мог догадываться, что неглубокая с виду ложбина, где вроде и зайцу негде спрятаться, на самом деле представляла собой весьма обширный провал в земле со склонами где круче, а где положе, зализанными беспощадным временем.

Балка полнилась людьми. Правда, неопытный глаз вряд ли мог заметить их, настолько тщательно они замаскировались.

Это были разбойники Фата. Переждав зиму в Пантикапее, кровожадный убийца и грабитель вновь собрал своих присных и отправился на бандитский промысел. Обычно он избегал появляться вблизи столицы Боспора, но некое обстоятельство, сулившее ему немалую выгоду, заставило Фата привести своих разбойников в эту балку и терпеливо ждать несколько дней. И этим, как считал главарь разбойников, счастливым случаем был Оронт; с ним Фат познакомился в Пантикапее и однажды перс выручил его, выкупив у ночной стражи за немалые деньги. Как ни странно, но некое подобие благодарности не было чуждо огрубевшей в разбоях душе Фата.

Оронт лежал среди сухостоя, уже опушённого снизу нарождающейся зеленью, как на иголках: его следопыт наконец дал знак, что Митридат покинул своё убежище и направляется к западне, загодя устроенной персом. Оронт умел ждать — это свойство характера являлось неотъемлемой частью его должности, а уж в том, что касалось сыска, равных ему было мало. Если раньше охоту на Митридата он воспринимал всего лишь как очередное служебное задание, то теперь, после стольких неудач, особенно последней, когда кто-то отправил его лучших подручных в мир иной, Оронт стал считать эту охоту делом сугубо личным.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза