Саги Эмгора. Прядь о Стальной казарме.

— Пока что нет. До сих пор они ни в чем, кроме мелких пакостей, замешаны не бывали. Трудно угадать, какими будут крупные.

— Хорошо хоть, мы не под обрывом, — сказал Гаффра.

— Не под обрывом, — согласился Шарди, — но вверх все-таки поглядывай.

Вскоре капитаны мечников явились к главам союзов, предлагая сделать вылазку и хотя бы немного уменьшить войско кочевников. Главы союзов отвергли и это, подтвердив свою решимость сначала дождаться шарганцев.

— Вы взяли с нас слово защищать город, — сказали капитаны, — а теперь сами же запрещаете это делать. Дайте нам поступать так, как мы считаем нужным, или освободите нас от этого обещания.

К тому времени было сказано уже много горячих слов, и обиженные главы союзов приняли отставку капитанов.

Шарди, узнав об этом, стал и вовсе мрачен. Обсудив внезапную глупость глав союзов со своими спутниками, он в сопровождении трех из них вернулся в дом глав, но на сей раз вошел не с главного хода, а с заднего, и направился на кухню. Там все четверо принялись рыться на полках с приправами. Через полчаса самые упорные из наблюдателей услышали ругань и шум драки, и вскоре колдуны вернулись на площадь, причем в руках старика Шарди был мешочек для приправ, а один из верхнеземельских колдунов вел за руку поваренка-аннарца, нанятого в дом глав тем летом. Поваренок, повизгивая, послушно бежал за высоченным колдуном, поскольку рука эта была вывихнута в локте.

Шарди подождал, пока соберется толпа побольше — благо, в Исдафе этого никогда не приходится долго ждать — и, потрясая над головой мешочком, объявил, что главы союзов опоены.

— Вот отрава, — сказал он, — а вот отравитель.

Поваренок назвал его слова ложью, и тогда Шарди потребовал, чтобы он при всех съел горсть снадобья из мешочка — так повара Исдафы издавна отводили от себя обвинения в отравлении. Поваренок отказался, говоря, что приправа эта слишком остра. Тут трое мечников, уже слышавших о нанесенном их капитанам оскорблении, без долгих уговоров силой запихнули ему горсть сушеной травы в рот и заставили проглотить. Долгие десять минут ничего не происходило, и многие начали уже подбираться к Шарди, чтобы не дать ему сбежать, если обвинение окажется ложным. Неожиданно Шарди хлопнул поваренка по вывихнутому локтю, а тот, вместо того, чтобы заорать от боли, принялся вырываться из рук мечников, как будто рука его была целехонька.

— Чем ты накормил глав союзов? — спросил Шарди, и поваренок, словно забыв о наказании, ожидающем повара-отравителя, гордо поведал, что название травы ему неизвестно, но главы союзов от нее поглупели, как и обещал ему его учитель. На вопрос, кто таков его учитель, поваренок отвечал: "Он приходит в темноте". Спрошен, чего же ради он послушался неизвестного, поваренок засмеялся и начал выкрикивать: "Велик более великих истинно великий, превосходящий величием величайшего", — и прочую околесицу, которую жители Исдафы многажды слышали от слуг Нанизанного. Осерчав, мечники тут же скормили ему всю траву, что оставалась еще в мешочке, и он вскоре впал в забытье, от которого уже не очнулся.

Люди тем временем бросились за капитанами мечников, чтобы рассказать им о случившемся и упросить вернуться. Четверых удалось разыскать и уговорить, пятый уже успел переправиться через Энну и уйти домой в Хызгыр (и люди лишь надеялись, что он разминется с идущими на подмогу шарганцами), а гваррийца Чегрышку, капитана казармы, в которой числился Гаффра, хоть и обнаружили, да не уговорили: вне себя от обиды, он вышел через западные ворота, в одиночку напал на патруль кочевников, всех их изрубил, но и сам скончался от ран.

Оставшись без командира, Гаффра вышел, как и он, на запад, но пробирался осторожно, прячась от патрульных и часовых. Лишь поблизости от лагеря он обозвал праздно прогуливающегося кочевника вонючим тушканчиком, по примеру аннарского учителя фехтования вынудил сделать глубокий выпад и зарубил встречным ударом. Так он добыл распашной балахон и меховой шлем, закрывающий лицо, и дальше шел уже не прячась, хоть и побаивался, что если кто-нибудь навяжет ему беседу, исдафийский выговор его выдаст.

В лагере кочевников, вопреки их обыкновению, кругом валялся мусор и отбросы. Часовые дремали на постах, и от них густо несло овсяной брагой. Гаффра увидел, как мимо них преспокойно прополз какой-то пьяный, и пошел следом, намереваясь, коли окликнут, пробурчать что-нибудь невнятное, но на него и не посмотрели. Дойдя до палатки, из которой доносился пьяный храп, Гаффра разжился ковшом браги, вылил ее на балахон и пошел дальше, притворно шатаясь. Так обошел он изрядную часть лагеря, и вскоре приметил то, что искал: из одной большой палатки в самом центре лагеря вынырнул жрец и юркнул в другую, в которой по богатому шитью Гаффра признал жилище вождя. Мечник тут же направился к той, из которой жрец выбежал, сделал вид, что споткнулся о растяжку и, упав, заполз внутрь.