Саи Баба (Первое знакомство)

Такой нежданный взрыв сначала настолько лишил меня присутствия духа, что я послала Бабе молчаливую мольбу, чтобы Он дал мне достаточно мудрости и силы, чтобы помочь этой бедной маленькой девочке, которой так отчаянно требовалось освободиться от страха и горя, которые она сдерживала в себе. Запинаясь, она закончила свой отчет, вызывающе заявив: "И я никогда, никогда не увижу снова мою мамочку. Она на небесах с Богом, и у меня больше нет мамочки".

Снова я мысленно умоляла Бабу помочь мне понять, что сказать. Сразу же я ощутила волну холодной уверенности, поднявшуюся во мне, чтобы вытеснить ужас от удара, который я чувствовала на протяжении душераздирающего рассказа о ее потере и горе. Почти без участия моего сознания в голове у меня начали складываться слова, и я услыхала, как рассказываю ей о людях, которые любят ее. Сначала я упомянула о Бабе, потом перешла к ее папочке, к обоим дедушкам и бабушкам, тетям и дядям, кузинам и друзьям. Когда я назвала каждого по имени, она кивнула головой, соглашаясь, и сказал сквозь рыдания: "Да, я знаю". Я продолжала рассказывать ей о многих маленьких мальчиках и девочках, чьи мамочки все еще живы и которые не были такими удачливыми, как она, вокруг которой столько людей, любящих ее. Потом я раскинула руки по возможности шире, чтобы показать, как я люблю ее. Она буквально бросилась в мои объятия, безудержно рыдая. Ее тельце ударилось о меня с такой силой, что она сбила меня с ног. Мы обе упали на пол, и это показалось ей настолько забавным, что она захотела повторить. Мы повторяли снова и снова, пока она почти полностью не пришла в себя, радуясь тому, что ее так любят -- так сильно, что это сбило ее с ног, как она выразилась после того, как перевела дух и смогла говорить.

С тех пор каждый раз, как мы были вместе, в ее или в нашем доме, она подстерегала возможность увести меня от других людей, чтобы снова повторить всю сцену, каждый раз с меньшим волнением и болью. В конце концов, она смогла рассказывать обо всем случившемся почти сухо, без жутких захлебывающихся рыданий, всегда заканчивая на полу, обессилевшая от смеха.

По прошествии нескольких недель я стала думать, как рассказать о смерти Лорны моей матери, собиравшейся в августе отмечать свое 99-летие. Хотела бы я знать, следует ли рассказывать ей вообще, чтобы удар не ускорил ее кончину. Но она всегда была так счастлива, когда получала подробные теплые письма Лорны, что, конечно, удивилась бы, не получив их, как обычно. Наконец, мы решили, что Сидней и я должны полететь в Англию, чтобы рассказать ей лично, а не в письме, надеясь на то, что это смягчит печальную новость.

Я сказала Кристал, чт'о мы собираемся делать, так как не хотели, чтобы она решила, что мы покидаем ее. За неделю до того, как мы должны были уехать, мы совершили обычный ритуал "рассказывания истории" вряд ли с каким-либо волнением с ее стороны на этот раз. Затем она заявила: "Хорошо, что вы поедете повидать прабабушку. Теперь со мной все будет в порядке". Я поразилась мудрости этого трехлетнего ребенка, который настолько привел в равновесие свое душевное состояние, что смог позволить нам уехать с полным пониманием. Я искренне надеялась, что ей никогда не придется испытать последствия того травмирующего психику случая потом в жизни.

Я бы никогда не осмелилась положить начало такому процессу в ребенке столь нежного возраста. Уверена, что Баба, должно быть, выполнил это Своим неподражаемым способом, а затем не только говорил через меня, но и дал мне необходимые силу и уверенность, чтобы помочь ей пройти через все это к окончательному облегчению, в котором она так отчаянно нуждалась.

Так как Брайану было лишь восемь месяцев во время несчастного случая, он еще не разговаривал. Тяжелая гипсовая повязка мешала взять на руки и крепко прижать его, в чем, как я чувствовала, он остро нуждался. Однако, как только ее сняли, он стал применять свой собственный способ замены любви своей обожаемой мамочки, которую он утратил. Каждый раз, как мы навещали их, он, увидев меня, сразу же расплывался в лучистой улыбке, протягивая ко мне свои крохотные ручки, прося взять его на руки, быстро обвивал меня руками и ногами и припадал ко мне подобно маленькому прилипале. Иногда он оставался в таком положении до двадцати минут, делая время от времени глубокий вдох, как будто впитывал материнскую любовь, по которой он изголодался и которую он, казалось, инстинктивно зная об этом, мог получить от меня, от матери его матери. Иногда, когда я держала его в своих крепких, надежных объятиях, мне хотелось сказать шепотом: "Лорна, дорогая, я приложу все мои усилия, чтобы дать твоим детям любовь, которую ты щедро излила бы на них". Несколько раз Брайан поднимал свою головку с моей груди, где она лежала, и с улыбкой восторга показывал на угол комнаты, как будто он не только слышал мои мысли, но и видел свою мать.