Саянский дневник

Наконец трогаемся. Впереди шествует Петька, держа в руке повод, за ним, мерно покачиваясь, движется белая кобыла, на которой, как некая принцесса, восседает Мика в своем синем плаще со звездами. В первый день похода она гарцевала на белом олене, в последний — совершает путь на белой кобыле. Злоязычный летописец окрестил Мику «принцессой-флегмоной». За конем принцессы следует почетный эскорт — пятеро прокопченных, изодранных и обросших бродяг, тех самых, которые сорок четыре дня назад такие свеженькие и «хрустящие» вышли из Верхней Гутары.

Тропа вьется по редкому лесу между кедров и облетающих берез. С серого осеннего неба изредка накрапывает дождь, под ногами глухо шуршит сырая листва.

Белая кобыла еле идет, ее приходится все время тянуть за повод, особенно на спусках. Кроме того, она норовит идти у самых деревьев, и ветки хлещут Мику по больной ноге. Она крепится, но все же изредка вскрикивает. Тогда ведущий вопит на невинную кобылу и тянет ее в сторону, но через десять минут все повторяется сначала. Уже в полной темноте выходим к Кану. Через некоторое время тропа ушла от берега в осиновые рощи. В одном месте дорогу преградил непроходимый завал — недавно упавшее огромное дерево. Мы вернулись, пошли в обход, но скоро уперлись в этот же самый завал. Повторили маневр — результат остался прежним. Заколдованный завал возникал всюду, по какой бы тропе мы ни тронулись.

Наконец кое-как обойдя его, мы двинулись дальше по смутно видной прогалине между деревьями.

Нескончаемо длинным был этот путь, в полном мраке, по незнакомой местности, в напряженном ожидании, что вот-вот покажется жилье. И когда мы уже теряли надежду, издалека донесся лай собак. Даже белая кобыла заметно прибавила шагу.

Через несколько минут на столбе у тропы затемнела большая доска. Алик осветил ее фонариком и прочел: «Граждане, берегите лес от пожара! Лес — это богатство нашей социалистической родины».

А еще минут через десять лес кончился. Слева угадывалась река, а впереди сгрудилось несколько больших черных предметов, непохожих ни на деревья, ни на скалы — это были дома!

Все-таки мы выдержали срок, данный себе самим десять дней назад. Мы вышли к людям 24 сентября, в день рождения Алика, в 11 часов вечера. Это был, конечно, лучший из всех подарков.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПОХОДА

Разбудила нас музыка. Старший сын хозяина, подтянутый парень в полувоенном костюме, настроил приемник, и оттуда полились звуки скрипки, наполнившие нас чувством какой-то сладкой грусти. Скрипка пела, плакала, смеялась — и каждый звук находил отклик в истосковавшихся по музыке сердцах. Это была пьеса Венявского-Крейслера «Воспоминания о Москве».

И мы тоже перенеслись в Москву, где давно уже ждут вестей — ведь первого октября наступает контрольный срок, после которого нас уже начнут искать. А ближайший телеграф в Агинском, за шестьдесят километров отсюда.

Машины здесь не ходят, придется добираться пешком. Так что поход еще не кончен!

Мика поедет на телеге. Нога ее уже поправляется. Пришедшая из Грязного Оклира молоденькая фельдшерица сказала, что кризис миновал.

После долгих сборов мы распрощались с гостеприимными хозяевами Чушкина зимовья. Они переправили (как тут говорят, переплавили) нас на своей долбленой лодке через Кан. Ширина Кана здесь метров пятьдесят, течение быстрое. По берегам желтеют лиственницы, березы, небо хмурится, холодно и сыро. Наши перевозчики в ватниках и зимних шапках.

Видно, и вправду конец пришел лету.

Несколько километров дорога идет в гору. Кругом в осеннем уборе стоят березы и осины, реже лиственницы, желтые и красные листья стаями слетают с деревьев и бесшумно ложатся на мокрую землю.

Потом лес редеет, расступается, и дорога выходит на простор пшеничных полей с редкими островками деревьев. Впереди виднеется деревня, у дороги несколько человек грузят на телегу свежеобтесанные ярко-белые бревна, а подальше на зеленом лугу лежит стадо коров. Начинается иной мир, населенный людьми, преображаемый их руками, и видеть его необычайно радостно.

К вечеру сильно похолодало, крупными мокрыми хлопьями повалил снег. Наутро, посмотрев в окно, мы увидели толстый слой снега на крышах, на заборах, увидели, как жители в зимней одежде с трудом передвигаются по улице по колено в снегу.

Зато в последний день нашего пешеходного маршрута погода выдалась великолепная.

На ярко-синем, точно вымытом, небе не было ни облачка, свежевыпавший снег сверкал до боли в глазах, на холмах последним золотом догорали березовые рощи.

Сразу за Привольным мы прошли через небольшой лес. В нем уже полновластно царствовала зима. Встречая ее приход, низко до самой земли склонились отягощенные снегом лиственницы, согнулись под тяжелыми сверкающими шапками верхушки елей.

А за лесом пошли поля, поля, необъятная слегка всхолмленная равнина. Оглянувшись назад, мы увидели на горизонте синеватую волнистую линию — все, что осталось от горных цепей Саян, от остроконечных пиков и отвесных скал.