Саянский дневник

Леха еще сократил норму — сегодня на ужин одна кружка крупы, вернее полкружки гречи и полкружки манки. Утешили только крохотные лапки и крылышки неудачливой птички.

Зато к чаю Лешка выдал вдруг по десять кусков сахара, объявив во всеуслышание, что начинает тратить «НЗ». А после ужина, воровато прячась за палаткой, мы вернули ему по восемь кусков. Не вернула только Мика, ибо ничего не знала о тайном сговоре. Ведь ей нужно хоть немного улучшить питание, чтобы скорее поправиться. А разве она согласилась бы сама на усиленный рацион?

…И опять по тенту стучал надоедливый дождь, и дымил догорающий костер. А скоро стук дождя сменился сухим шелестом. Когда кто-то высунул голову из-под одеяла, то оказалось, что идет снег. Опять снег! Это уже наш третий снег: первый в трубе, второй — на белогорьях и третий — здесь.

Мы поплотнее укутались, поджали под себя стынущие ноги и уснули. Нас уже не удивишь ничем. А как-то ночуют наши ребята с одной плащпалаткой?

День сорок третий

23 сентября

Спать было холодно, ноги так до самого утра и не согрелись. Вылезая из-под одеяла, мы увидели покрытые снегом кусты, согнувшиеся березки, побелевшую траву, на которой резко чернел круг от костра. Первым вылез из палатки Леха и принялся разводить костер. Он ведь у нас сегодня дежурит в единственном числе и впервые будет готовить затируху — уже из одной кружки муки! Главным консультантом был Алик, остальные медленно оттаивали у утреннего костра. И вдруг послышались шаги, говор.

На тропе стояли два всадника с карабинами, один на высоком строевом коне, другой на маленькой бурой лошаденке. Люди, первые люди за полтора месяца!

Им навстречу выбежали Леха и Владик. Должно быть, у наших ребят был довольно странный вид: из-под капюшонов торчат шляпы, а из-под шляп — грязные заросшие физиономии. И в ответ на приглашение подъехать к палатке всадники попросили показать документы. Леха тут же притащил кучу паспортов и студенческих билетов. Но на гостей более убедительно подействовало появление девочек, тащивших Мику. Они мельком взглянули на кучу документов, привязали лошадей и подошли к костру. Первый вопрос, который им задали, был: «Где мы?» Ответ был: «На Кингаше». И до Чушкина зимовья на берегу Кана всего двадцать километров! Вот было радости! Приезжие смотрели на нас сочувствующими глазами, качали головой, говорили: «Однако отощали вы, ребята». Потом один принес переметную суму и широким жестом высыпал из нее сухари. Затем добавил изрядный кусок мяса. Вот это был подарок! Мы не знали, как и благодарить этих незнакомых людей, но они в ответ на все наши излияния пояснили просто, что в тайге иначе не бывает. После долгих просьб один из них согласился назвать себя: Пермяков, из села Тугач, Саянского района. Другой все больше молчал, кутался в плащ. Оказалось, он болел. Поэтому они спешили и даже не захотели попробовать нашу затируху, в которую Леха на радостях вбухал последние три кружки муки. Мы требовали от них известий о международной обстановке, об уборке хлеба, о футбольных матчах. Но они сами пробыли десять дней в тайге и потому не могли сказать нам ничего вразумительного. Постояв у костра, они сели на лошадей и уехали, посоветовав на прощанье не налегать на сухари.

А они лежали перед нами золотой россыпью — пшеничные, сухие, такие заманчивые и такие доступные. Кто из нас раньше мог догадываться, сколько наслаждения может доставить горсть сухарей?

Мы поели их до затирухи, потом с затирухой, насыпав понемногу в котелки, потом пили чай с сухарями.

Это было уже высшее наслаждение. Но возмездие за излишество не замедлило наступить. Мы вдруг почувствовали такую тяжесть в желудках и такую слабость, что у нас еле хватило сил подбросить в костер еще несколько поленьев и залезть в свои спальные мешки. Прошло не меньше часа, прежде чем мы немного пришли в себя.

День сорок четвертый

24 сентября

Петя появился в 11 часов, ведя в поводу пузатую белую кобылу, за которой бежал жеребенок. На ней в мешке была картошка, соленые огурцы и хлеб, а в аккуратном березовом жбанчике — молоко. Такой роскоши мы не знали полтора месяца!

Владик что-то скис. Как только он увидел вчера людей, у него, по его собственным словам, «коленки подогнулись». Но на лошади поедет все-таки Мика. Она хоть и храбрится, но ее нога, распухшая, как бревно, говорит сама за себя. Вот и пригодились ей занятия верховой ездой в Гутаре.

Больную ногу заворачиваем в шерстяной свитер, сверху обматываем обрывками синего плаща, на случай дождя. Потом осторожно усаживаем Мику в седло.