- Вам кажется? - демонстративно изогнула бровь старуха. - И как?
- Так себе, - признался он. - Да, вы правы... если человек вас не слышит - это ужасно. А, собственно... я не понял, к чему вы это?
- К тому, что общаться с не слышащими вас людьми невозможно. И хочется убежать от них куда-нибудь подальше... спрятаться, сделать вид, что вас вообще нет на свете.
Он молча уставился на старуху, даже не пытаясь сказать что-то в ответ. Да ответа и не требовалось. Неужели эта невероятная старуха так же, как фантастическая Лиза, поняла: он лишился воспоминаний... и хочет помочь ему, ищет объяснение случившемуся?
А если он и в самом деле забыл все по собственному желанию?
Может быть, в какой-то момент его жизнь стала настолько невыносимой, что сознание отказалось ее воспринимать и ушло в глухую защиту? И сделало вид, что его вообще нет на свете?
Он не заметил, как доел стерлядь и как перед ним оказался кусок пирога с вишнями и большая чашка с черным растворимым кофе. И стопочка водки. Он машинально выпил водку и подцепил вилкой вишенку. Старуха молчала, не мешая ему думать, и краем сознания он оценил это.
Но до какой же степени умопомрачения нужно довести человека, чтобы он сам захотел забыть всю свою жизнь?
Нет, нет...
Снова зашумели крылья - и давешняя ворона брякнулась на подоконник, поскользнулась и едва не свалилась на стол. Старуха сердито махнула на птицу рукой и потребовала:
- Исчезни, любезная! Будет с тебя! Спать отправляйся!
Ворона попятилась и оглушительно каркнула, но не улетела.
Максим, вздрогнув от неожиданности, вернулся к реальности и вяло улыбнулся.
- Ворона-полуночница... надо же! Странное существо. Иди отсюда, сказали же тебе! - Он махнул на ворону бумажной салфеткой, и птица обиженно удрала.
- Уж на что мне в жизни везет, так это на странные существа, старательно-грустным тоном произнесла старуха, и Максим уловил в этой старательности нечто прямо противоположное... старуха явно гордилась тем, что странные существа находили привлекательным ее общество.
- Не расскажете о каком-нибудь из них? - осторожно спросил он. Кто его знает, как старуха отнесется к посягательству на ее личную жизнь... но старуха отнеслась благожелательно.
- Почему бы и нет? - она пожала сухоньким плечом. - Вот только не уверена, что это действительно может быть кому-то интересно...
- Мне интересно, - заверил ее Максим. - И даже очень.
Он не лгал, и старуха это поняла.
- Ну... например, - завела она тоном бабки-сказочницы (правда, с этим тоном совсем не сочетался лексический строй старухиной речи), - однажды, давным-давно, у меня была кошка, которая патологически любила жареную картошку и соленые огурцы. Хорошо еще, водки к ним не требовала... И эта страсть в конце концов привела ее к трагической гибели...
Максим почему-то вдруг представил, как кошка, гонимая желанием испробовать жареной картошки, прыгает в огромную сковорчащую сковороду... но он ошибся.
- ...я тогда жила далеко отсюда, да и времена были другие... к тому же я была до глупости молода... В общем, я совершенно не понимала, что несчастное животное не в силах справиться с собой, и решила кошку перевоспитать. И несмотря на то, что сама с точно такой же страстью любила оба упомянутые блюда, я распорядилась несколько дней не подавать к столу ни того, ни другого... более того, я запретила жарить картошку на кухне, для прислуги, и лично проследила за тем, чтобы там не осталось ни одного соленого огурца! Вы можете представить себе подобную глупость и жестокость? Но именно такой была я в те годы! Н-да... И вот, представьте... то есть сначала необходимо упомянуть о том, что неподалеку от дома, в котором я тогда обитала, находилась большая лавка, в которой торговали всякой всячиной... и в том числе солеными огурцами. В общем, кошка, лишенная предметов своего обожания, отправилась на поиски гастрономического утешения страдающей души... и в результате утонула в бочке с огурцами. А поскольку все в округе знали, чье это животное... она была довольно заметным созданием, редкой породы... мне пришлось заплатить за испорченный продукт. Впрочем, я крепко подозреваю, что негодяй-купец позже все-таки продал эти огурцы.
Максим покачал головой, не зная, смеяться или выразить соболезнование... ему хотелось сделать и то, и другое. И вдруг замер, соображая и подсчитывая. Негодяй-купец... лавка... прислуга...
- Простите, Нина Петровна, а в каком году случилось это печальное событие, если не секрет?
- Какие тут могут быть секреты? - удивилась старуха. - В шестнадцатом, за год до того дурацкого социального катаклизма.
- Э-э... - проблеял Максим, всматриваясь в старуху, - э-э... сколько же вам тогда было лет?
- Тогда - двадцать пять. Я уже давным-давно была замужем и имела семилетнюю дочь. Понимаю, вы пытаетесь сосчитать. Не трудитесь. Сейчас мне сто десять. И я этим горжусь.
- Да уж, - вырвалось у него, - я бы тоже гордился... в жизни бы не подумал! Я-то гадал, есть ли вам семьдесят...
- Было в свое время, - кивнула старуха. - Но давненько уже.