Сайт писателя в постгутенберговскую эпоху: аналог творческой мастерской

Необычайно интересный (и, к сожалению, очень краткий) текст содержит завершающий раздел – «Notes»: «Из записных книжек». Это несколько записей, датированных 1968 годом – о прочитанных книгах и о собственной литературной работе. Содержится здесь и очень важная информация для разрешения загадки ухода от нанайского: «Может быть, я потому потерпел фиаско с этим годом, что писал на нанайскую тему. Та жизнь затягивает, как болото, – масса ощущений, масса мыслей, масса картин, – жизнь, а искусства нет. (Нет формы?)». Фундаментальная проблема соотношения искусства и «жизни» в произведении всегда волновала П. Киле и решалась им для себя в пользу искусства: искусство важнее всего, а жизнь должна ему соответствовать. Более того, книги, совершенные с точки зрения искусства, но с неприятной ему жизнью, отбраковывались им («Анна Каренина», Пруст, Фолкнер и др.). С таким подходом, «этническое», сколь бы близко в быту оно ему ни было (рыба как основная нанайская пища и др. – оно проговаривается, сквозит в записях документального характера), неизбежно вытеснялось как то, чему не было аналогов в великом искусстве и что, соответственно, искусством не могло стать, несмотря на титанические усилия. Детское, родное осталось дорогой какой-то глубине натуры жизнью, по возможности (до невозможности) опосредованной великими образцами (античность, русская классика и др.), но должно было уйти во имя подчиняющей жизнь идеи. Трагическое заблуждение автора? Возможно. Эта проблема требует дальнейшего исследования и проработки.

Вот еще один пример борьбы искусства и жизни: «Была и другая причина («фиаско». – М.Б.), ты знаешь. Это – не свойственная русской литературе и мне обнаженность, которую я хотел осуществлять в отношениях мужчин и женщин, тем хуже и ошибочнее – в отношениях подростков. Декаданс. Во мне это есть, это несомненно. Это не страшно. Но с ним нужно сознательно бороться». Как мы замечаем по позднему творчеству Петра Киле, он не только перестал с этим бороться, но и стал всячески культивировать, что дает эффект подчас вплоть до ошарашивающего скабрезностью. Но есть образец для подражания, «оправдание» сильнее «русской классики», авторитетной для него в 1960-е – классика европейская: «Декамерон» Боккаччо, лирика Возрождения и др. Здесь, в отличие от «нанайскости», была найдена модель искусства, и целомудрие перестало определять для него качество прозы и поэзии.

Раздел «Приложения» состоит из четырех блоков: «Истории любви и творений», «Сокровища женщин. Стихи и эссе о женской красоте и любви»,

«Вопросы – ответы» и «Критика. Отзывы и комментарии». Завершает раздел эссе «Анджелина Джоли и Брэд Питт», которое по логике относится к первому блоку, но почему-то размещено в конце. Впрочем, при открытии всплывает жанр – «киноюморески» – видимо, перед нами задел нового, пятого блока. История Роми Шнайдер откровенно трагическая, а Софи Лорен драматическая, хотя если бы добавить материалы о борьбе с раком Джоли, все было бы не так весело. Кроме того, только эссе о Джоли – авторское, о Шнайдер и Лорен – цитация. Сайт «Эпоха Возрождения» содержит существенно меньшее количество материалов о любовных историях актеров, чем авторский блог («Дневник ФТМ Бродячая собака»), видимо, отбор идет по красоте и мировой признанности персонажей. Примечание о красоте героини, несмотря на ее 34, 35, 39… 70 лет, является постоянным рефреном этих записей.

Эссе о Джоли примечательно одной специфической чертой поэтики Киле: автору свойственны также приемы сближения со своими персонажами через прием называния их уменьшительными именами, что несколько шокирует, если воспринимать это как фамильярность, но является скорее выражением отеческой нежности к герою автора, чем проявлением панибратства (по менталитету П. Киле принадлежит патриархальной культуре общины, сам он сейчас в возрасте и статусе (по своему представлению о мире) патриарха, как когда-то был «инфантильным индивидом»). Так, Шекспира он именует устойчиво только Уиллом, а Анджелину Джоли – Энджи и Эйнджи.