Сайз новогодний. Мандариновый магнат

— Тогда, ты получишь услугу "Мама на три дня" совершенно бесплатно, — истерично хмыкаю я. Черт, а ведь мне не приходило в голову даже, что такое возможно. Блин, ну зачем он мне сейчас это сказал?

И кажется он доволен произведенным эффектом. Даже начал песенку напевать из дурацкого мультика. А мне хочется упасть на пол и зарыдать в голос.

— Ты не передумала зажигать, курица?

Глава 7

Глеб Снежин

Я перенес ее через порог моего дома, совсем не задумываясь над тем, что впускаю в наши с сыном жизни. Странное чувство. Смотрю, как эта девка сидит на корточках перед Вовкой и наморщив нос, натягивает на его ноги идиотские колготки, которые он наотрез отказывался носить еще вчера, аргументируя это тем, что мужик в колготках смотрится не брутально и вообще колхозно, особенно в колготках с собачками. Вот если бы с бетменом или человеком пауком, тогда бы еще куда не шло. Откуда только набрался? А теперь его совсем не заботит, что о нем подумают окружающие. А я как дурак мнусь у порога с коробкой, полной пиротехники в руках, замотанный в шарф до самых бровей и рассматриваю чужие женские ноги, затянутые в драные джинсы, торчащие из — под дурацкого халата, на который сверху она нацепила свой глупый свитерок. И ноги эти такие длинные, что голова кружится, словно я ее задрал, чтобы рассмотреть небоскреб.

— Тебе очень идет этот шарф, — обжигает она меня улыбкой. За своими мыслями не замечаю, что они с Вовиком уже стоят рядом, держась за руки. Так близко, что я чувствую ее запах. Лиса пахнет мандаринами, своими идиотскими варежками и снегом. Ну да, никогда не думал, что странные девки могут варежками пахнуть. Смешно. — Я бы еще на тебя шапку надела. Нельзя простывать, понимаешь. А то процедуру могут перенести. А время уходит. У меня его очень мало.

— У меня хороший иммунитет, — бубню я в крупную вязку шарфа. Только она и не слышит меня. Легко прихрамывая ступает на снежное покрывало, закутавшее землю, и спящие ели и даже, кажется, рогатый месяц на небе.

Смех звучит в разреженном воздухе, как звон бубенчиков, пока я расставляю фейерверки. Руки действуют отдельно от разума. И я вдруг осознаю, что давно не чувствовал себя так легко, словно сбросил с себя груз прожитых без Альки лет. Обновился. Обнулился. Все, что болело, улетело к звездам, вместе с облачками пара, вылетающими изо рта.

— Мама, а как это крепость? — восторженно спрашивает мой сын, повизгивая от восторга. — Прям из снега? Ни фига себе.

— Ты не строил крепостей? — удивление в голосе девки неподдельное. Будто строительство укреплений из снега, что — то жизненно важное, такое без чего нельзя вырасти и стать счастливым. — А в снежки играл?

— Нет. Крокодиловна говорит, что это плейбойское занятие, — хмурится ребенок.

— Плебейское, — поправляю я мальчишку. — И будь любезен, не выражайся. Что это еще за «ни фига»?

— Ни фига — это значит круто в данном контексте, — хмыкает Лиса нахально, поправляя шапку, съехавшую на глаза, ладошкой в пушистой рукавичке. Вовка исчезает в еловых лапах, согнувшихся до самой земли. И я вдруг понимаю, что никогда его не видел таким живым и довольным. — А еще, круто глотать под одеялом в шесть лет книги про Карлсона и Эмиля из Леннеберги, подсвечивая себе фонариком, есть чипсы и бросать водяные бомбочки. Я бы на твоем месте дала пинка Крокодиловне, заставляющей ребенка изучать "Идиота", в столь нежном возрасте. Классика — это тоже, конечно, круто. Но не в шесть лет. Она отвернет его от чтения, и лишит детства. А еще, ему нужен ты. Не час в день, не игрушки на откуп и не счет в банке.

— Не лезь туда, где этого не ждут. Мы прекрасно жили много лет без твоих советов, — рычу я, схватив эту наглую дуру за запястье. Оно такое тонкое, почти бестелесное, как птичья косточка. — Курица ты — курица и есть. У моего сына счастливое детство. Я о таком только мечтал.

— Мам, я нашел место для крепости. Можем еще снеговика слепить. Ты умеешь?

— Конечно. С утра и начнем, — улыбается Лиса, выдергивая руку из моих пальцев. И я ощущаю… Я ощущаю горькое разочарование. — И папа нам поможет. Правда, дорогой? Он, оказывается, тоже не умеет играть в снежные игры. А Крокодиловна в отпуске с завтрашнего дня, правда ведь, милый?

— Правда? — столько неподдельного счастья в голосе моего сына. Неужели ему и вправду так плохо живется? Что ж, остается констатировать — я дурной отец.

— Мне утром нужно быть в офисе, — малодушно бурчу себе под нос, доставая из кармана зажигалку. Надо как то отвлечься. Взорвать тут все на хрен этими гребаными салютами, а эту дуру запустить в космос, верхом на огненном шаре.

— Ты не умеешь врать, — глаза чертовки смотрят прямо в душу. — Это хорошо. Мой ребенок будет честным.

— Ошибаешься. Я вру, как дышу, — фитиль с треском загорается, и маленький огонек ползет по нему к огромной коробке. Черт, я что, поджег не тот шнур?

— Глеб, там… Ложись, — ее голосок писклявый больше не раздражает. Девка, юркой белкой метнулась к замершему на месте Вовке. Да что она делает, что позволяет себе? Бросила на землю моего сына, сама упала сверху. Что происходит?