- Сам попробовал, но пить не стал: словно от дворника пахло. А Казеев был, бедняга, как полотно белый, - ему сказал: "Пей!" Зубы у него об стакан звенели. Выпил. Говорю: "Идем". И дал ему топор и себе взял.
Молча они дошли до дома Арцимовичей. У калитки их ждала Пирожкова.
- Легли. Не знаю, спят ли еще.
Она сходила в дом еще раз, послушала, вышла:
- Идите!
- А я-то слышу, как у нее зубы стучат. Обнял ее, поцеловал, чтобы куражу дать. "Не бойся, - говорю, - дурочка!" Колотится она вся, а шею так словно тисками сдушила. "С тобой, - говорит, - ничего не боюсь". Ничего мы об этом не сказали, ни слова, а только все понимали, что убивать всех идем.
Полуляхов пошел вперед. За ним шел Казеев, за Казеевым - Пирожкова.
- Слыхать было, как у Казеева сердце стучит. В коридоре тепло, а в ноги холодом потянуло: дверь забыли закрыть. Ледянеют ноги, - да и все. Квартира покойных господ Арцимовичей расположена так...
Полуляхов так и сказал: "покойных" и нарисовал мне на бумаге план квартиры: он каждый уголок знал по рассказам Пирожковой.
Из коридорчика они вышли в маленькую комнату, разделявшую спальни супругов: направо была спальня Арцимовича, в комнате налево спала жена с сыном.
Полуляхов знал, что Арцимович спит головою к окнам.
- Темно. Не видать ничего. В голове только и вертится: "Не уронить бы чего?" Нащупав ногой кровать, размахнулся...
Первый удар пришелся по подушке. Арцимович проснулся, сказал "кто" или "что"...
Полуляхов "на голос" ударил топором в другой раз.
- Хряск раздался. Словно полено разрубил.
Полуляхов остановился. Ни звука. Кончено.
- Вышел в среднюю комнату. Прислушался. У госпожи Арцимович в спальне тихо. Спят. Слышу только, как около меня что-то, словно часы, стучит. Это у Казеева сердце колотится. "Стой, - шепчу, - тут. Карауль". Пирожковой руку в темноте нащупал, холодная такая. "Веди на кухню". Вхожу. А в кухне светло, ровно днем. Луна в окна. Читать можно. Оглянулся: вижу постель, на подушке черное, голова кухаркина, к стене отвернувшись, спит и так-то храпит. Взмахнул, - и такая-то жалость схватила. "За что?" думаю. Да уж так только, словно другой кто мои руки опустил. Грохнуло, - и храпа больше нет. А луна-то - светло так... Вижу по подушке большое, большое черное пятно пошло... Отвернулся и пошел в горницы.
Полуляхов сбросил окровавленный армяк, вытер об него руки, зажег свечку и без топора вошел в спальню госпожи Арцимович.
- Надо было, чтоб она кассу отперла. Замок был с секретом.
Арцимович, или "госпожа Арцимович", - как все время говорит Полуляхов, - сразу проснулась, как только он вошел в комнату.
- Сударыня, не кричите! - предупредил ее Полуляхов.
- Семен, это ты?
- Нет, я не Семен.
- Кто вы? Что вам нужно?
- Сударыня, извините, что мы вас тревожим, - мы пришли воспользоваться вашим имуществом.
- Так-таки и сказал: "извините"? - спросил я у Полуляхова.