Сахалин

 - Сам попробовал, но пить не стал: словно от дворника пахло. А Казеев был, бедняга, как полотно белый, - ему сказал: "Пей!" Зубы у него об стакан звенели. Выпил. Говорю: "Идем". И дал ему топор и себе взял.

 Молча они дошли до дома Арцимовичей. У калитки их ждала Пирожкова.

 - Легли. Не знаю, спят ли еще.

 Она сходила в дом еще раз, послушала, вышла:

 - Идите!

 - А я-то слышу, как у нее зубы стучат. Обнял ее, поцеловал, чтобы куражу дать. "Не бойся, - говорю, - дурочка!" Колотится она вся, а шею так словно тисками сдушила. "С тобой, - говорит, - ничего не боюсь". Ничего мы об этом не сказали, ни слова, а только все понимали, что убивать всех идем.

 Полуляхов пошел вперед. За ним шел Казеев, за Казеевым - Пирожкова.

 - Слыхать было, как у Казеева сердце стучит. В коридоре тепло, а в ноги холодом потянуло: дверь забыли закрыть. Ледянеют ноги, - да и все. Квартира покойных господ Арцимовичей расположена так...

 Полуляхов так и сказал: "покойных" и нарисовал мне на бумаге план квартиры: он каждый уголок знал по рассказам Пирожковой.

 Из коридорчика они вышли в маленькую комнату, разделявшую спальни супругов: направо была спальня Арцимовича, в комнате налево спала жена с сыном.

 Полуляхов знал, что Арцимович спит головою к окнам.

 - Темно. Не видать ничего. В голове только и вертится: "Не уронить бы чего?" Нащупав ногой кровать, размахнулся...

 Первый удар пришелся по подушке. Арцимович проснулся, сказал "кто" или "что"...

 Полуляхов "на голос" ударил топором в другой раз.

 - Хряск раздался. Словно полено разрубил.

 Полуляхов остановился. Ни звука. Кончено.

 - Вышел в среднюю комнату. Прислушался. У госпожи Арцимович в спальне тихо. Спят. Слышу только, как около меня что-то, словно часы, стучит. Это у Казеева сердце колотится. "Стой, - шепчу, - тут. Карауль". Пирожковой руку в темноте нащупал, холодная такая. "Веди на кухню". Вхожу. А в кухне светло, ровно днем. Луна в окна. Читать можно. Оглянулся: вижу постель, на подушке черное, голова кухаркина, к стене отвернувшись, спит и так-то храпит. Взмахнул, - и такая-то жалость схватила. "За что?" думаю. Да уж так только, словно другой кто мои руки опустил. Грохнуло, - и храпа больше нет. А луна-то - светло так... Вижу по подушке большое, большое черное пятно пошло... Отвернулся и пошел в горницы.

 Полуляхов сбросил окровавленный армяк, вытер об него руки, зажег свечку и без топора вошел в спальню госпожи Арцимович.

 - Надо было, чтоб она кассу отперла. Замок был с секретом.

 Арцимович, или "госпожа Арцимович", - как все время говорит Полуляхов, - сразу проснулась, как только он вошел в комнату.

 - Сударыня, не кричите! - предупредил ее Полуляхов.

 - Семен, это ты?

 - Нет, я не Семен.

 - Кто вы? Что вам нужно?

 - Сударыня, извините, что мы вас тревожим, - мы пришли воспользоваться вашим имуществом.

 - Так-таки и сказал: "извините"? - спросил я у Полуляхова.