Сахалин

 - Бей его! - вопит майданщик.

 И каторга принимается истязать неисправного плательщика. На первый раз бьют без членовредительства, по большей части ногами между лопаток, и отнюдь не "в морду", чтоб сменщика "не портить". Но предупреждают:

 - А дальше не по тебе, такому-сякому, будет! До тех пор бить станут, пока все до копеечки в майдан не отдашь!

 "Иваны" и "храпы" следят за ним и не отступают ни на шаг: "чтоб не повесился". Голодный, избитый, во всем отчаявшийся он идет к долгосрочнику и говорит:

 - Согласен!

 - Помни же! Не я звал, - сам напросился. Чтоб потом не на попятную.

 И начинается торг на человеческую жизнь. Торг мошеннический: долгосрочный арестант будто бы платит майданщику огромные фиктивные долги "сменщика". А "Иваны" и "храпы", делая вид, будто они надбивают цену, на самом деле оттягивают всякий грош у несчастного.

 - Ты уже и ему дай, что на разживку! - орут "храпы".

 - С чего давать-то? - кобенится наемщик. - Эку прорву деньжищ-то платить! В майдан плати! У барохольщика его выкупи! За пайку за год вперед заплати. С чего давать?

 - Ну, дай хоть пятишку! - великодушничает какой-нибудь "Иван". - Не обижай! Парень-то хорош. Да и по приметам подходит.

 - Давать-то не из-за чего!

 - Хошь пополам получку! - шепчет несчастному "храп". - За тебя орать стану, а то ничего не дадут. Хошь, что ли-ча?

 - Ори!

 - Чаво там пятишку! - принимается орать "храп". - Красненькую дать не грешно. Ты уже не обижай человека-то: твое ведь имя примет. Грехи несть будет! Давай красный билет!

 - Пятишку с него будет.

 - Красную!

 - Цен этих в каторге нет!

 Деньги-то ведь настоящие, не липовые^[35].

 - Да ведь и он-то настоящий, не липовый.

 - Черт, будь по-вашему! Жертвую красную! Пущай чувствует, чье имя, отчество, фамилию носит!

 - Вот это дело! Ай-да Сидор Карпович! Это - душа!

 - Вот тебе и свадьба и тюрьме радость. Требуй, что ль, водки из майдана, Сидор Карпович! Дай молодых вспрыснуть. Дай им Бог совет да любовь! - балагурит каторга. - Майданщик, песий сын сиволапый, дела аль своего не знаешь? Свадьба, а ты водку не несешь!

 И продал человек свою жизнь, свою участь за 10 рублей, - тогда как настоящая-то цена человеческой жизни на каторге, настоящая плата за "сменку" колеблется от 5 до 20 рублей. Половину из полученных 10 рублей возьмет себе, по условию, "храп" за то, что "надбавил" цену, а остальные пять отыграет "мастак" или возьмет майданщик, "в счет долга".

 - Это что, что за тебя заплатили! Ты сам за себя поплати! За водку, мол, не плачено.

 Или попросту украдут у сонного и пьяного. Тюрьме ни до чего до этого дела нет:

 - Всякий о себе думай!

 Но одна традиция свято соблюдается в тюрьме: человека, продавшего свою "участь", напаивают до безчувствия, чтобы не мучился.

 - Тешь, дескать, свою проданную душу!

 Он меняется со своим сменщиком платьем. Если раньше не носил кандалов, ему "пригоняют" на ноги кандалы, сменившийся рассказывает ему всю свою историю, и тот обязан рассказать ему свою, чтобы не сбиться где на допросе. Тут же "подгоняют приметы". Если у долгосрочного арестанта значилось в особых приметах несколько недостающих зубов, - то сменившемуся краткосрочному вырывают или выламывают нужное число зубов. Если в особых приметах значатся родимые пятна, - выжигают ляписом пятна на соответствующих местах. Все это делается обязательно в присутствии всей камеры.

 - Помнишь же? - спрашивают у сменившегося.

 - Помню.

 - Все, братцы, видели?

 - Все! - отвечает тюрьма.

 Приказывают майданщику подать водку, - и "свадьба" кончена. Человек продал свою жизнь, взял чужое имя и превратился в с у х а р н и к а. Наниматель отныне - его х о з я и н. Если сухарник вздумал бы заявить о "свадьбе" по начальству и засыпать хозяина, - он будет убит. Другого наказания за это каторга не знает.

 И вот на утро, снова с головой, которая трещит с похмелья, просыпается новый долгосрочный каторжник.

 Он - не он.

 Под его именем ходит по тюрьме другой и несет наказание за его пустяшный грех.

 А у него впереди - двадцать лет каторги. Иногда плети. Наказание за преступление, которого он никогда не совершал.

 У него на ногах кандалы - чужие. Преступление - чужое. Участь - чужая. Имя - чужое. Нет, теперь все это не чужое, а свое.

 - Это верно! - посмеивается каторга. - "Сам не свой" человек становится.

 Что должен чувствовать такой человек? Серцевед-каторга первое время следит за ним: "Не повесился бы?" Тогда может все открыться.

 - Но затем привыкнет...

 - Ко всему подлец-человек привыкает! - со слезами в голосе и на глазах говорил мне один интеллигентный каторжанин, вспоминая слова Достоевского.

 Эти "свадьбы" особенно процветали на страшной памяти сибирских этапах. Но процветают ли они теперь при существовании фотографических карточек преступников?