Сахар на дне

Смаргиваю ступор. Оказывается, я застыла у порога, погрузившись в свои мысли. Снимаю ботинки, Лёша стаскивает с меня пальто, снимает свою одежду.

Что я тут делаю? Зачем приехала?

— Мне нужно в душ, — Шевцов подходит совсем близко и смотрит в глаза. — Обещаешь не сбежать? Или мне забрать ключ?

Не могу понять, что сейчас плещется в его глазах. Шутит или говорит серьёзно? Тьма во взгляде клубится, не давая разгадать её.

— Я не сбегу.

Шевцов уходит, а я не знаю, куда себя деть. Что мы будем делать? Он обещал, что не тронет меня, но сдержит ли обещание? И хочу ли я, чтобы сдержал? Я всё ещё зла за эту неделю молчания, за то, что он сотворил со мной в ванной.

Иду в зону кухни, чтобы чем-то занять себя. Ставлю чайник на плиту, достаю из холодильника батон и сыр. На юбилее отчима было столько еды, но я вдруг проголодалась.

— И мне сделай.

Вздрагиваю от неожиданности. Я не заметила, когда прекратился шум воды, и уж точно не слышала, как Алексей подошёл ко мне.

— Я как-то просила не делать так больше, — выравниваю дыхание.

— Извини, привычка.

Шевцов усаживается на барный стул и наблюдает, как я укладываю сыр и посыпаю бутерброды зеленью. Ничего сложного в этом нехитром блюде нет, но упасть в грязь лицом мне не хочется. Алексей готовит вкусно, так что выглядеть неумехой было бы неприятно.

Ставлю тарелки и кружки на стол. Алексей внимательно наблюдает за мной, молчит. Он стал моим первым мужчиной, а я до сих пор смущаюсь рассматривать его тело. Влажные, наспех протёртые волосы беспорядочно торчат, придавая образу в приглушённом свете точечных ламп какой-то демонизм. Алексей после душа надел только домашние брюки, и я почему-то бесконечно долго смотрю на его босые ступни. Поднимаю глаза на сеть татуировок. Какая-то абстракция, напоминающая ползущие ветви от запястий и до самой шеи по правой руке, какой-то орнамент, подобный перьям крыла на левом предплечье, а выше уже знакомый чёрный дракон. На груди надпись на латыни «Intra in tenebras». Я знаю, что это значит. Тьма внутри.

Как заворожённая подхожу ближе и протягиваю руку. Кажется, будто буквы горят огнём, а я, как глупый мотылёк, лечу, не понимая, что погибну, едва прикоснувшись.

— Это неправда, — тихо шепчу, прикасаясь кончиками пальцев.

— Я сделал её давно. Больше пяти лет прошло, — Шевцов следит взглядом за моей рукой, обводящей по прохладной коже буквы. — И это правда, ты и сама знаешь.

— Что дальше, Лёша? — вопрос звучит приговором в тишине.

— Спрашивай конкретнее, Снежинка.

Это прозвище однозначно мне нравится больше. Но ситуацию не меняет.

— Не играй со мной, я ведь просила уже тебя однажды. Я не хочу потом как Кристина, вот так… — отворачиваюсь и обнимаю себя руками, потому что пробивает неожиданный озноб. Во рту становится сухо, потому что мне вдруг становится страшно услышать ответ.

— Кристина в прошлом, Ян. И ты — не она.

— Прошлое меня не интересует. Я хочу знать о настоящем, — решительно поворачиваюсь, чтобы посмотреть в глаза и понять. Пластырь нужно срывать резко.

Натыкаюсь на тёмные глаза в сантиметрах от моего лица. В выражении, во взгляде Шевцова столько эмоций! Каменного спокойствия, к которому я привыкла, как не бывало.

— Я не знаю, как правильно ответить на твой вопрос, Яна, — Лекс сжимает мои предплечья, заглядывая в глаза. — Я шесть лет бежал от тебя. И от себя. И я устал. Моё настоящее — это ты. И я растерян, не знаю, что нужно делать и как себя вести. Ты же мой психиатр, научи меня!

Его пылкая речь выбивает почву из-под ног. Я ожидала холодности, грубости или, в крайнем случае, прямолинейности. Но не вот этого. Он не знает, что делать. А я и подавно.

— Как я могу быть твоим психиатром, если понятия не имею, каков диагноз? — шепчу в ответ.

— Я тебе помогу: одержимость.

Инстинктивно я подаюсь вперёд, хочу почувствовать его губы на своих, но чувствую, как напрягаются сильные ладони, удерживая меня на месте.

— Я обещал. Не провоцируй.

Шевцов отстраняется, возвращаясь за стойку, а меня накрывает тянущая пустота. Да, я боюсь его. Он непредсказуем и импульсивен. От таких, как мой сводный брат нужно спасаться бегством, чтобы не сгореть или не пасть как та девушка, что ждала его под дверью. Но я уже влипла в его паутину, запуталась, связалась по рукам и ногам и теперь жду, когда острые клыки вонзятся, и при этом выгибаю в готовности шею. И сейчас изнываю от желания почувствовать его губы.

— Пей чай, Снежинка, и ложись спать.

Проще сказать, чем сделать. Я переодеваюсь в длинную футболку Алексея и ныряю под одеяло. Шевцов ложится рядом, поворачивается ко мне и кладёт голову на локоть. Мы смотрим друг на друга, между нами добрых полметра, но дышать мне трудно. Я взяла с него обещание, и сейчас внутри меня происходит борьба. Я не хочу, чтобы он сделал со мной то, что в ванной в моей комнате. Это было унизительно и больно. Но нужно признаться самой себе, что лёгкий трепет в груди говорит, что я не до конца честна. Это всё для меня слишком, но… с Алексеем я другая. Вот взять даже сегодня у его двери. И та Яна, которую он пробуждает, начинает мне нравиться.