Сахар на обветренных губах (СИ)

Снова завернувшись в полотенце, которое сползло с меня во сне, я, чувствуя ноющую боль в каждой мышце своего тела, вышла из комнаты и пошла на запах кофе, исходящий из кухни.

Часы на микроволновке показывали шесть с небольшим утра.

Я застыла на пороге кухни, встретилась взглядом с голубыми холодными глазами, которые выглядели так, будто не спали всю эту ночь.

Одинцов держал в руке кружку с черным кофе. В центре пустого стола лежала пачка денег.

— Сядь, — сухо бросил мужчина, кивнув на стул напротив себя.

Тон, с которым было сказано это короткое слово не сулил для меня ничего хорошего.

Страх тонким ледяным покрывалом накрыл мои плечи, а всё ещё сосредоточенный на мне взгляд голубых глаз вынудил подчиниться.

Сделав пару шагов в кухню, я выдвинула стул. Скрип металлических ножек по полу заполнил тихое молчаливое пространство.

Я села, но постаралась держаться подальше.

Пачка денег на столе вызывала кучу вопросов и плохое предчувствие.

— Рассказывай, — так же сухо потребовал Одинцов.

Я вскинула на него взгляд и нахмурилась. На лицо сама собой, уже по привычке, упала маска отрешенности и равнодушия.

— Что рассказывать?

— Всё рассказывай.

— Что именно? — не знаю, сколько я смогу прикидываться дурочкой.

— Не хочешь по-хорошему? — повел мужчина бровью.

— А вы можете по-плохому? Мне пройти к комоду?

— Что вчера случилось? — проигнорировал он мои вопросы.

— Четверг, — повела я плечами.

— Алёна, — Одинцов устало выдохнул моё имя. Прикрыл глаза и сжал кончиками пальцев переносицу. Вновь посмотрел на меня и, поставив на стол кружку с недопитым кофе, отодвинул её в сторону. — Ты пришла ко мне и потребовала трахнуть тебя за деньги…

— Не потребовала, — перебила я тут же. — Предложила сделку. Вы, кстати, согласились. Но, почему-то, ничего не сделали. Оставили на утро? — спросила я, бросив взгляд на пачку денег в центре стола.

— Что вчера случилось?

— Мы с вами только что это обсудили, — я смотрела на него, стараясь сохранить абсолютно непроницаемое лицо, чтобы не смог прочитать эмоции и понять, насколько мне сейчас больно и тошно от самой себя.

Лучше бы он просто пришёл ночью, сделал это, дал денег, и всё. Может, сегодня утром мне не пришлось бы смотреть ему в глаза. Гонимая стыдом, я просто ушла бы раньше, чем он проснулся.

— Я звонил Вадиму, — если бы словами можно было бить, то я бы уже лежала на полу.

Оглушенная его заявлением, я смотрела в глаза напротив и понимала, что моя внешняя броня начала давать первые трещины.

— И? — голос мой звучал надломлено. — Что он сказал?

— И ничего, — равнодушно повёл он плечами. — Просто хотел убедиться в том, что ты реально дошла до края, Алёна. Мало того, что дошла, но ещё и решила с него прыгнуть. Эти деньги… — он придвинул ближе ко мне ровную пачку. — …они действительно помогут тебе решить все проблемы?

Я опустила взгляд, уставилась в пятитысячные купюры и не смогла ответить на поставленный вопрос даже в своих мыслях.

— Я надеюсь, — выдохнула я едва слышно. — Мне просто нужно уехать.

— У тебя свежие синяки. На шее, руках, ногах. Разбита губа, гематома на лице… Это я не беру во внимание старые, но ещё видимые, синяки и шрамы.

Я машинально обняла себя за плечи, будто так могу защититься. Одинцов успел разглядеть шрам ещё красную царапину от лезвия ножа на моей правой руке.

— Повторяю ещё раз: эти деньги действительно способны решить все твои проблемы раз и навсегда? — и хоть его голос казался ровным и спокойным, я слышала в нём стальные нотки.

— Да, — в этом ответе даже я не услышала ни капли уверенности.

— Отчим?

— Да.

— Хочешь забрать сестру и уехать?

Он словно клещами тянул из меня информацию, но, самое ужасное, у него это получалось. И хоть я теперь не могла смотреть ему в глаза из-за стыда и страха, я осталась сидеть и отвечать на его вопросы.

— Да.

— Мать в курсе того, что ты собираешься провернуть? У тебя есть какие-то документы на сестру? Доверенность?

— Нет.

— Угу, — выдохнул Одинцов шумно. — То есть ты планируешь выкрасть чужого ребенка, а затем сесть в тюрьму. Цена вопроса всего сто тысяч…

— Катя не чужой ребенок, а моя сестра! — едва не крикнула я, испугавшись своего голоса.

Одинцов же даже не поменялся в лице, продолжая смотреть на меня так же холодно и отстраненно.

— Юридически она чужой ребенок. Заявит отец или мать, и тебя закроют. Как ты, вообще, себе представляешь всё это? Как ты заберешь документы из школы? Как ты устроишь её в новую школу? Как вы будете прятаться от матери и отчима? А сестра точно этого хочет? Ты её спросила?…

Он всё сыпал и сыпал вопросами, буквально кувалдой разрушая мою броню.

Я не выдержала этого давления. Резко встала, уперлась ладонями в стол и, приблизив своё лицо к лицу Одинцова, через стиснутые зубы, не сводя взгляда с его глаз, произнесла: