Сахара и Сахель

Мясники выставляют на рыночных лотках мясо; кузнецы, сапожники, хозяева кофеен, торговцы жареным мясом прибывают со скудной утварью и инвентарем; южане привозят шерсть и финики, жители равнин — зерно, горцы — масло, древесину и уголь. Садоводы Блиды доставляют фрукты и овощи: апельсины, цитроны, жареный турецкий горох — жареное зерно Священного писания, чечевицу, вызывающую в памяти похлебку Исава. Еврейские и арабские разносчики торгуют галантереей, москательными товарами, пряностями, эфирными маслами, дешевыми украшениями, разнообразной выделки хлопчатобумажными и другими тканями со всей страны. Каждый устраивает под открытым небом или навесом простенькую лавочку. Один-два сундука или корзины для хранения товаров, циновка, где раскладывают образцы, четырехугольное полотнище в качестве солнечного зонта — вот, пожалуй, вся обстановка ярмарочного торговца.

Немногим богаче скарб ремесленников. Кузнец — именно его я приведу в пример — одет в дорожную одежду: куртку и сандалии с ремешками, на голову наброшено покрывало. Орудия своего промысла он носит в капюшоне плаща. Это железные заготовки, молоток, гвозди, горелка, мизерный запас древесного угля, наконец, походная наковальня, похожая на молоток, рукоятка которого служит опорой. Он извлекает свой инструмент, как только появляется желающий подковать лошадь. В земле вырывается ямка для установки кузнечного горна, рядом вбивается наковальня; кузнец присаживается на корточки, зажимая ее коленями, и выбирает кусок железа из своих запасов. Раздувать огонь мастеру помогает подмастерье — сосед или любой прохожий, услужливо предоставивший ему силу своих легких. После того как железо накалено и обработано, все происходит, как у кузнецов в Европе, но с меньшим тщанием, а главное, — с меньшим совершенством. Как правило, подкова имеет вид изъеденного ржавчиной тончайшего полумесяца, словно вырезанного из стоптанного кожаного башмака, выброшенного за ненадобностью. Когда не хватает угля, его заменяют торфом или верблюжьим пометом — топливом, истлевающим, словно сигара. Замена легко распознается по зловонному запаху.

Торговые лавочки, покупатели, торговцы, пешие и конные, рабочий скот и скот на продажу — все скучено в страшном беспорядке. Огромные дромадеры свободно разгуливают по базару, заставляя уступать себе дорогу, подобно исполинам в стране карликов; повсюду бродит скот; ослик, привязанный к колышку, соседствует со своим собратом, ожидающим покупателя; царит такая неразбериха, в которой только заинтересованные могут опознать друг друга, а праздношатающемуся не под силу отличить продавцов от покупателей. Торг ведется полушепотом, крестьяне прибегают к обычным своим хитростям, а торговцы — к свойственным им недомолвкам. Сделка обдумывается за курением трубки, согласие достигается за чашкой кофе, договор, как и во Франции, скрепляется многозначительным рукопожатием. Оплата совершается с неохотой, деньги передаются неторопливо. Задолго до появления на свет деньги, называемые в этой стране дуро, таинственно позванивают в носовых платках (именно они обычно заменяют здесь кошелек). Их тщательно прячут, хранят и оберегают.

В центре бивуака всего на несколько часов устанавливается палатка каида, над которой красуются три медных шара и полумесяц, а перед ней — арабское трехцветное знамя, всегда сопровождающее военачальников. У входа стоят две стреноженные и оседланные прекрасные лошади. Внутри пол устлан коврами и подушками, в каждом углу разложено оружие, а на опорном столбе висят широкополая соломенная шляпа и прелестная чашка чеканного серебра на длинном шнуре из красного шелка с золотой кистью. Любезный друг, таково обычное убранство военных палаток; палатка каида напоминала преторий, так много собралось здесь страждущих добиться аудиенции, каждый с кошельком в руке ведет беседу о самом важном событии дня, о сведении счетов, недочетах, ошибках и дрязгах.

Каид восседает в центре палатки, отдает приказания, рассылает шаушей, иногда принимает посетителей и отсчитывает собственноручно неизвестный мне налог в медной монете, немедленно попадавшей в золоченый кошель, о котором я сначала подумал, что он предназначен для табака. Каид, очень высокий, худой, красивый мужчина лет сорока пяти, вершил дела со скучающим видом, который всегда к лицу человеку, облеченному властью и с большим достоинством. Поражало властное и вместе с тем мягкое выражение чудесных глаз на желтом лице. Каид был одет, словно левит, — во все белое, что его несколько молодило; на нем не было бурнуса, только хаик, летняя гандура и покрывало. Безукоризненная белизна тканей и легкая небрежность — такова одежда повелителя в домашней обстановке. Каид оказал сердечный прием Ванделю, меня же принял благосклонно.