Сахарный тростник

Я старался думать о другом. Гнал мысли прочь. Но она пришла. Она всегда приходит. На противоположном берегу появилась Кира. Спокойная, строгая. Она смотрела мне в глаза. Я желал, чтобы наше молчание продолжалось. Пока я не проснусь. Я знал, что она скажет, но не хотел, чтобы она это сказала. Кира, походу, видела это. Видела мои мысли. Она рассмеялась. Это был победный смех.

Я знаю, что проиграл. Я влюбился по уши, а она нет. Я проиграл.

Я ждал, сидя на своем берегу. Ждал приговора, ждал кары, ненависти, грязи в лицо. Я ждал, с упавшим сердцем, во власти страха, всем существом трясясь. Как перед лицом Господа Бога и его Судного дня.

– Кевин.

Это оглушило меня. Я смотрел, не отрываясь, в ее глаза.

– Милый Кевин.

Из-за этого я простил ей все на свете. Все обиды прошли. Одно слово выгнало весь яд с моего тела и моего мозга. Я вспомнил, с новой мощной силой, что безумно люблю ее. Мою жестокую Киру.

– Я бы была твоей девушкой. Я бы любила тебя, Кевин. Гуляла бы с тобой под луной. Я бы защищала тебя. Приносила бы радость и уносила бы печаль. Заживляла раны и подставляла руку, если ты устанешь. Я была бы только твоей.

Если бы ты любил меня, а не хотел моего тела.

Если бы хотел защитить, а не сделать больно.

Если бы не боялся потерять, вечно ревнуя и подозревая.

Если бы думал обо мне, как я думаю о тебе.

В ее голосе не было укора. Во взгляде не было злости. Была печаль. Тихая грусть. Она ждала меня, а я не пришел.

Она растворилась в воздухе. Теперь навсегда. Я знал, что больше никогда не увижу ее.

Появилась сестренка. В красном платье. Она не изменилась, столько лет прошло, а я храню ее образ. Я помню ее голос, почему-то взрослый. Она была очень умной девочкой. В груди защемило.

Она умерла. Или погибла. Или исчезла. Она перестала быть, перестала звать меня по имени. Я больше не гуляю с ней, не держу ее маленькую ручку. Я не вижу ее серых глаз. Мы больше не болтаем о всякой ерунде.

Вика, только во сне приходящая ко мне.

Вика, к которой я обращаюсь с молитвой в трудную минуту.

– Я скучаю по тебе, Кевин.

Я тоже очень сильно скучаю по тебе, сестренка.

Появился отец.

– Кевин, сынок.

Я бы хотел расплакаться или закричать, чтобы снять напряжение. Отец жесток, бескомпромиссен. Смотрит в самую суть и говорит только по делу. Наверное, он не любит меня. Наверное, я не его сын.

Подобными мыслями я пытался вызвать в душе чувство ненависти или обиды. Но вся злость разрушалась об спокойствие. Отец спокойно смотрел на меня, и первый раз в жизни его взгляд не был туманным. Он был трезв, абсолютно собран. Темная густая челка, прямой нос, аккуратные очки, впалые щеки. Отец был худой, как и я. Отец страдал, как я, а может и хуже. Он многое повидал в жизни.

– Каждый переживает тяготы в своей жизни. Все люди страдают, Кевин. Все чувствуют тоже, что и ты. Говорить о своих проблемах – это не слабость. Ты можешь плакать, или говорить, есть люди, которые выслушают тебя и поймут.

– Но не ты, отец, – сказал я, – почему тебя постоянно нет, когда ты мне так нужен? Почему твоя помощь – лишь голос в телефонной трубке? Папа, куда ты пропал? Почему, почему ты вечно пропадаешь?

Отец рассмеялся. И улыбнулся. Никогда я не видел этой улыбки. Доброй. Чистосердечной. Он смотрел на меня, как на любимое дитя и улыбался.

– Кевин, я никогда не брошу тебя. Никогда не уйду…

– Тогда к чему весь этот цирк? К чему эта чертова деревня вместе с чертовой Кирой? Ты ведь не отправлял меня ни в какое прошлое, верно? Ох, что за фарс… все было так глупо. И якобы машина времени, люди в костюмах, бестолковые документы. Зачем, скажи?

Отец еще больше заулыбался. Пропала та добрая улыбка. Он смотрел как обычно, с насмешкой, и говорил язвительно.

– Я думал, ты уже понял. Видимо еще не вырос. Ну, какой парень не хочет съехать от родителей, найти девушку, устроиться на работу? У меня никогда не было отца, я жил на улице и воровал. Я постоянно дрался и постоянно убегал от полиции. А чего тебе нужно для счастья?

Я не смог ответить.

– А ты… ты не записал меня?

– Что ты, нет конечно. Я не могу вписать собственного сына в симфонию Смерти и Жизни. Это противоречит Кодексу.

Он посмотрел на меня внимательно и долго.

– Я знаю, чего ты боишься. Что вся история, от машины времени до побега из Люцио один большой сон. Боишься проснуться в пыльной квартире совсем один, не молодой и одинокий. Старый неудачник, бредивший идеей поймать в сновидениях Киру…

– А Кира реальна?

– Конечно. В каком-то смысле.

Я задумался. И пока думал о всякой ерунде, понял, что скоро отец исчезнет. Скоро я проснусь. Хотелось спросить у отца совета, жизненного навета, что и как мне делать. Хотелось подольше послушать его голос.

Но вопроса не было. Я ничего не придумал.

Мы молчали. Мир сновидений начал распадаться. Я стал чувствовать реальный мир – холод, колючую траву, касание ветра.