Читаем Сахаровский сборник полностью

1Над городом стеклянные туманы.Окраина, застройка пустыря.Пейзаж мне сон напоминает рваный —Кусок пруда, осколок фонаря,Отчетливее — башенные краны.Здесь окна в сетках, видимо, не зря.А в процедурной дух стоит дурманный,Смесь валерьяны и нашатыря.Там движет время часовая стрелка,Как будто бы слепого поводырь, —И в книжке записной трясется мелкоГустая телефонная цифирь.Ах, мамочка, ищу твой номер дачный.Он, как в Москве, такой же семизначный.2Как битое стекло, мерцает лед,И жаль душе не то, что я отрину,А то, чего душа не обретет.Себе я перегрызла пуповинуМолочною десной, — ничтожный плодСтудентки, слепо верящей в доктрину,Внушаемую нам. Но кто-то в спинуМеня толкает, на меня оретЗа книжку записную санитарка.Ее глаза как два свечных огарка.Лет через семь, как кончилась война,Лечили здесь ее от алкоголя,И не ушла на волю — что ей воля?!Там ей велят, а здесь велит она!3Опять в свои ударив барабаны,Судьба берет за шиворот меня,Сует мне мыло — день сегодня банный.Но ванна — это тоже западня,Немеет рот, язык как деревянный,Едва воды касается ступня,Я ледяные вспоминаю ванныВ подвале, где молчала я три дня:"Ты видела, сознайся — одноклассникСоскреб с портрета бритвою усыВ спортивном зале. Был ли соучастник?.."Но я молчала, тикали часыЗа стенкой, и колечки перманентаРазламывались в ванне из цемента.4Судьба меня за шиворот берет,Бросает в ночь сорок второго года.Перевернет мне душу этот год:Стоит брезентом крытая подводаУ госпиталя, там, где черный ход,Гружу я трупы за мензурку меда,За черный с красным джемом бутерброд.Мне лед мертвецкой руки ест, как сода.Я — школьница, подросток, худоба,Впервые вижу я мужское тело,Но мертвое. Опричница-судьба,О как ты далеко вперед глядела, —Как эта смерть, что здесь, во льду лежит,Передо мною обнажится быт.5Весь быт мой, умещенный в чемоданы,Он, право же, не стоит ни гроша:Подарок мужа — коврик домотканый,Шубейка, туфли цвета камыша,Тетрадь, кофейник, перстень пятигранныйИ два из моря взятых голыша —И ни крупиночки небесной манны.Не к ней ли продирается душаСквозь кожу барабана и сквозь платье,Залитое непраздничным вином?!Как хочется немного благодати,Как хочется не помнить о былом!И я средь ночи так беспечно плачу,Как будто все еще переиначу.6Из-под кровати под кровать бредетКвадратик солнца, сквозь тугую сеткуСтруится предвесенний небосвод,На всем сегодня оставляет метку,Рябые соты на стену кладет,Пятнистый зайчик влез на табуретку,И луч, увидев сонную соседку,Перекрестил ее раскрытый ротИ тут же подошел ко мне вплотную,По лбу погладил, как сестру родную,И это милосердное родствоМеня как будто вынесло из склепа.А я-то думала, что солнце слепоИ дарит свет, не видя ничего.7Вокзалы… Общежитья… Балаганы…И вот больница — любопытный дом.Пугающий, хотя и постоянныйВопрос: "Вы переносите с трудомНесправедливость, ханжество, обманы?"Я не спешу с ответом. Дело в том,Что правдолюбье (им больны смутьяны) —Шизофрении явственный симптом.И я молчу, как там три дня молчала,А врач глядит с улыбкой, без вражды.Что ж, мне и от улыбки полегчало,А он себе в стакан налил воды, —Предвидел ли, учась психиатрии,Что предстоят ему дела такие?8Где дни одеты задом наперед,Там балаган. Там в недрах зазеркальныхВсе то, что именуется народ.В личинах шелушащихся и сальныхОн водит повседневный хоровод,Как бы не помня черт первоначальных,Он за лицо личину выдает.В подземных переходах привокзальных,Как лед, мерцает неподвижный свет.У выходов — теней собачьих свора,Хохочут все личины мне вослед,Поскольку я без маски: вот умора!Сейчас за столб фонарный ухвачусь,Я улицы переходить боюсь.9И вновь я там же, где была когда-то,И мама, как тогда, придет сюда:По-детски простодушна, франтовата,Подчеркнуто седа, но молода,И передаст от отчима и братаПривет: "Ты можешь жить у нас всегда,Хотя с людьми ты ладишь трудновато,С пеленок и ранима и горда,Но все еще, надеюсь, обомнется,Боюсь я отрицательных эмоций,Не обижайся, детка, я пошла".Уйдет, а я вздохну: в трамвае давка,Но вспомню: ждет ее машина главкаИ ужин в доме чешского посла.10В железной сетке небо и палата,А здесь простор, а здесь такой простор,Что кажется — земля и та крылата,Вот-вот перенесет через забор!И поддевает снег моя лопата,Как будто расчищаем мы не двор,А жизнь мою. Но корочку закатаУже клюют вороны, и надзорВ тупом лице запойной санитаркиНас в корпус загоняет: "Кончен бал!"И отсверкал свободы призрак яркий,Час трудотерапии отсверкал.О призрак мой, о вымысел мой нищий,Стал чище двор, да жизнь не стала чище.11Стучат часы за голою стеной,Как стрелка, жизнь моя бежит, вращаясьПо замкнутому кругу предо мной.Была я трудной дочерью, покаюсь,Была я и неверною женой,Любовницей чудной, но возвращаюсьЯ постоянно памятью больнойВ мертвецкую, где жизни ужасаюсьВпервые, где и трупы не равны:Лед выдается сообразно званью!Где до поры понятие виныОткрылось несозревшему сознанью.А что такое первородный грех,Я, кажется, узнала позже всех.12И чудится: шагают пионеры,Бьет барабан. Куда идет отряд?А в балаган, в котором изуверыВзахлеб и всласть о вере говорят.Костры, как в первобытности пещеры,Там, в пионерском лагере, горят.И я была одной из дикарят,Плясала вкруг костра, покуда серыйПещерный дым не выел мне глаза.Но я не вдруг оттуда убежала,И дымом замутненная слезаЕще мне долго видеть свет мешала.О детство, перестань, не барабань,Дай мне вглядеться в утреннюю рань!13По тумбочке из крашеной фанерыК стене поспешно движется паук,Он озабочен, он исполнен веры,Что паутина — дело чистых рук,Что муха есть разносчица холеры,Ее он втянет в свой девятый круг,А после съест, хваля ее размеры.А вдруг ему и мыслить недосуг,Работает и пищу добывает,И это я, бездельница, сижуИ мыслю за него… Вовсю зеваетСоседка: "Ну и крик по этажу!А вот паук — хорошая примета,Весть добрая, не к выписке ли это?"14Я барабаню книжкой записнойПо полочке стальной в холодной будке.Как вышла из больничной проходной,На воле я уже вторые сутки.Где бытовать мне нынешней весной,Куда звонить, кому под видом шуткиПризнаться в бесприютности ночной?Ну, что мне стоит в здравом жить рассудке?Попробую с людьми наладить связь!И набираю номер я, смеясь,Разъятый смехом рот — моя личина,Мне совесть надоела, как нарыв!Подходит к будке пожилой мужчина,Газетою лицо полуприкрыв.15Над городом стеклянные туманы,Как битое стекло, мерцает лед.Опять, в свои ударив барабаны,Судьба меня за шиворот берет,Весь быт мой, умещенный в чемоданы,Из-под кровати под кровать бредет —Вокзалы, общежитья, балаганы,Где дни одеты задом наперед,И вновь я там же, где была когда-то,В железной сетке небо и палата,Стучат часы за голою стеной,И чудится: шагают пионеры, —По тумбочке из крашеной фанерыЯ барабаню книжкой записной.
Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии