Сахаровский сборник

М.А. Садовский. Ну, видимо, мне не удастся вас убедить.

Я. Видимо, не удастся.

М.А. Садовский. Ну что ж, до свиданья.

Я. До свиданья. (Обернувшись в дверях.) Еще раз могу вас заверить, что я подписал письмо в здравом уме и твердой памяти.

Как видно из текста записи, беседа была скорее вялой, чем острой. Как обвинение, так и защита действовали довольно слабо и не использовали многих очевидных ресурсов. Так, не был задан фигурировавший впоследствии на собрании вопрос: "Почему вы не верите советским органам здравоохранения, признавшим Есенина-Вольпина сумасшедшим?" К чести М.А. Садовского отмечаю, что не было никаких вопросов из области сыска типа: "Кто дал вам на подпись это письмо?", "Откуда вам известно о письме Колмогорова и Александрова?", "Знаете ли вы Есенина-Вольпина лично?" И такого, например, вопроса: "Подписали бы вы письмо, если бы знали, что оно попадет за границу?" — тоже не было задано. Мое впечатление (может быть, и ошибочное) было, что М.А. Садовский выполнял возложенную на него функцию с явной неохотой и без всякого энтузиазма. Но следует признать, что и мной в ходе этой беседы не был пущен в ход основной моральный аргумент защиты: что в конечном счете ответственность за любые последствия лежит на инициаторах акции против Есенина-Вольпина, а не на ком-нибудь ином. Таким образом, беседа эта не могла кого-либо в чем-либо убедить, да, по-моему, на это и не претендовала. Но для будущих поколений она может представлять интерес именно своей дикостью и нелепостью, характерными для нынешних "воспитательных мероприятий".

14 июня 1969 года

Максудов ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ О САХАРОВЕ (Результаты выборочного обследования)

Генрих: Ну, а теперь скажи мне правду.

Бургомистр: Ну что ты, сыночек, как маленький, — правду, правду… Я ведь не обыватель какой-нибудь, а бургомистр. Я сам себе не говорю правды уже столько лет, что и забыл, какая она, правда-то. Меня от нее воротит, отшвыривает. Правда, она, знаешь, чем пахнет, проклятая?

Е. Шварц.

"Дракон"

Не приходится сомневаться, что "единодушное одобрение" любых политических решений "любого советского правительства" есть не столько автоматический рефлекс, присущий советскому человеку, сколько функция пропагандистского аппарата, за этот вопрос отвечающего. Любой редактор газеты, любой инструктор ЦК, не задумываясь, скажет, что сегодня советский народ "одобряет", а что "гневно осуждает". А если возникнут какие-либо неясности, он снимет телефонную трубку, позвонит куда надо и там объяснят. Поэтому и не нуждаемся мы в институте ГЭЛЛАПа и, напротив, любая попытка обратиться с вопросом к населению вызывает неприязнь и настороженность. Зачем? Когда и так все известно![21]

И все же советский человек, одурманенный пропагандой, отчужденный от политических решений, остается человеком. Он думает, он имеет свое мнение и нередко высказывает его — в очереди, в пивной, в разговорах с приятелями или сослуживцами. И хотя это мнение безразлично "сильным мира сего" и они даже пытаются делать вид, что его не существует, было бы интересно выяснить, что думает на самом деле "говорящее орудие производства". Мы решили попробовать. Путем выборочного обследования попытались узнать, как относится обычный советский человек к Андрею Дмитриевичу Сахарову. Ответ на этот вопрос включает, несомненно, оценку многих процессов, происходящих в стране.

Для получения представительной выборки следовало бы, по-видимому, опросить несколько тысяч или десятков тысяч случайно отобранных людей. Однако, как известно, вопросы "на скользкую тему" в нашей стране не пользуются популярностью, и на них, как правило, не удается получить достаточно искренних ответов. Поэтому прямой вопрос было решено заменить непринужденной беседой, содержащей наводящие, косвенные вопросы. Например: "А слышали ли вы, что Сахарова вернули в Москву?", или "Высылают в США", или "Хотят судить". Отношение к Андрею Дмитриевичу Сахарову оценивалось спрашивающим или самим отвечающим по девятибальной шкале: от "враг, шпион, мало расстрелять" — единица — до "герой, совесть страны" — девятка. Посередине: 4 — не знаю, но отношусь плохо, 5 — ничего не знаю, 6 — не знаю, но отношусь хорошо, 7 и 8 — две градации возрастающего хорошего отношения (полезен, очень важен), 2 и 3 — плохого (вреден для страны и бесполезен).