Читаем Сахарские новеллы полностью

Я вытащила сиденье из машины и бросила на песок. Завтра это место будет проще найти. Я снова села в машину и включила фары, собираясь ехать в сторону КПП. Я старалась контролировать себя и не давать волю эмоциям. Я ведь ехала за помощью, а вовсе не бросала Хосе одного.

Фары осветили брошенное на песок черное сиденье. Я завела мотор…

И вдруг меня словно молнией ударило: ведь сиденье такое большое, к тому же плоское, оно наверняка не утонет. От волнения меня проняла дрожь. Я подобрала сиденье и засунула его обратно в машину. Затем развернулась и поехала обратно, к трясине.

Боясь заплутать, я ехала медленно, держась оставленных ранее следов шин. И все равно я делала лишние круги и то и дело теряла след. Добравшись, наконец, до трясины, я побоялась подъезжать слишком близко и просто направила на нее свет фар. Трясина была по-прежнему тиха и темна, и лишь время от времени на ее поверхность подымались пузыри. В этой тиши я не могла разглядеть ни Хосе, ни торчавшей наружу скалы.

– Хосе! Хосе! – распахнув дверцу машины, я побежала вдоль края трясины, выкрикивая его имя. Но Хосе нигде не было. Дрожа всем телом, я как безумная бегала туда-сюда вдоль края болота и кричала.

Хосе погиб. Сердце мое сковал ужас. Я почти уверилась в том, что его поглотила трясина. Страх сводил меня с ума. Я вновь побежала к машине и, упав на руль, дрожала, как лист на ветру.

Не знаю, сколько времени прошло, но вдруг я услышала далекий и слабый голос. Он звал меня: «Сань-мао! Сань-мао!» В смятении я подняла голову. В темноте ничего не было видно. Я зажгла фары, проехала немного вперед и снова отчетливо услышала голос. Это Хосе звал меня. Еще через минуту я увидела его в свете фар. Он так и висел, уцепившись за камень. Я просто остановилась не в том месте и испугалась почем зря.

– Держись, Хосе, сейчас я тебя вытащу.

Он обеими руками держался за камень, беспомощно уронив голову, и даже не пошевелился в свете фар.

Я вытащила сиденье и приволокла его к краю трясины. Когда вода достигла моих голеней, я с силой бросила сиденье в сторону Хосе. Сиденье осталось на поверхности трясины и не пошло ко дну.

«Запасное колесо!» – сказала я себе и притащила из багажника запасную шину. Стоя на краю трясины, одной ногой удерживая сиденье, я бросила колесо в грязь, и расстояние между мною и Хосе еще немного уменьшилось.

Холод пронзал меня, словно тысяча маленьких ножей. Хотя воздух еще явно не охладился до нуля, я не чувствовала ног от холода. Но останавливаться было нельзя, столько всего еще предстояло сделать, и как можно скорее. Я не могла все бросить и спрятаться в машине.

С помощью домкрата я приподняла правую сторону машины и начала откручивать переднее колесо. Быстрее, быстрее, то и дело торопила я себя, пока руки и ноги еще двигаются, я должна вытащить Хосе.

Я сняла переднее колесо, вслед за ним – и заднее. В обычное время я в жизни не справилась бы с этим так быстро, но в этот раз мне хватило нескольких минут. Я взглянула в сторону Хосе – за все это время он даже не шелохнулся, словно окоченев.

– Хосе, Хосе! – я бросила в него камень величиною с ладонь – надо было разбудить его, дело было совсем худо.

Схватив открученное колесо, я помчалась к воде, прыгнула на болтавшееся на ее поверхности сиденье, затем – на запасное колесо, бросила в грязь переднее колесо, побежала обратно за задним… На поверхности трясины качались три колеса и сиденье.

Расставив ноги, я встала на последнее колесо. Хосе был все еще слишком далеко. Он смотрел на меня глазами, полными тоски.

– Платье! – вспомнила я. На мне было длинное, до земли, платье с широкой юбкой. Я понеслась обратно в машину, через голову стянула с себя платье, разрезала его ножом на четыре широкие полоски, связала их узлами и спереди закрутила в ткань плоскогубцы. Прижимая к себе весь этот ворох, я полетела назад к болтавшимся на поверхности трясины шинам.

– Хосе, эй! Бросаю, лови! – позвала я его, разматывая ткань и стараясь забросить узел как можно дальше. Не успел он упасть, как Хосе поймал его.

Он ухватился за мой трос, и я, наконец, выдохнула. Сев прямо на колесо, я заплакала. Только сейчас, когда паника отступила, я почувствовала, как мне холодно и как ужасно я проголодалась.

Всхлипнув пару раз, я вспомнила о Хосе и начала его вытягивать. Но стоило мне чуточку размякнуть – и сил как не бывало. Как я ни старалась, Хосе оставался на месте.

– Сань-мао, привяжи трос к колесу, я сам выберусь, – хрипло произнес Хосе.

Я села на колесо, и Хосе стал потихоньку выкарабкиваться, подтягиваясь на тросе. Пока он приближался, я отвязала трос и приладила его к следующему колесу. Хосе явно не хватило бы сил самому взобраться на колесо и спрыгнуть на берег – он слишком ослабел от холода.

Выбравшись из трясины, Хосе рухнул на песок. Я еще была в состоянии двигаться и побежала к машине, чтобы принести ему фляжку с вином. Речь шла о жизни и смерти – я заставила его сделать несколько глотков. Ему надо было поскорее сесть в машину, но пришлось оставить его ненадолго, чтобы притащить обратно колеса и сиденье.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Смерть сердца
Смерть сердца

«Смерть сердца» – история юной любви и предательства невинности – самая известная книга Элизабет Боуэн. Осиротевшая шестнадцатилетняя Порция, приехав в Лондон, оказывается в странном мире невысказанных слов, ускользающих взглядов, в атмосфере одновременно утонченно-элегантной и смертельно душной. Воплощение невинности, Порция невольно становится той силой, которой суждено процарапать лакированную поверхность идеальной светской жизни, показать, что под сияющим фасадом скрываются обычные люди, тоскующие и слабые. Элизабет Боуэн, классик британской литературы, участница знаменитого литературного кружка «Блумсбери», ближайшая подруга Вирджинии Вулф, стала связующим звеном между модернизмом начала века и психологической изощренностью второй его половины. В ее книгах острое чувство юмора соединяется с погружением в глубины человеческих мотивов и желаний. Роман «Смерть сердца» входит в список 100 самых важных британских романов в истории английской литературы.

Элизабет Боуэн

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика