– О да, со мной все в порядке, – с улыбкой ответил Малкольмсон. – Таинственное «нечто» пока не доставило мне никакого беспокойства. А вот крысы, должен признаться, устроили настоящий шабаш. Особенно меня напрягла одна – злобная, старая, мерзкая. Уселась в мое кресло у камина и не желала убираться – сущий дьявол! Только когда я замахнулся кочергой, она соизволила спрыгнуть на пол и, взобравшись по веревке набатного колокола, скрылась в одном из отверстий где-то в стене или в потолке – я не разглядел, было слишком темно.
– Боже милостивый! – воскликнула миссис Уитем. – Сущий дьявол! Да еще восседающий в кресле у камина! Берегитесь, сэр! Берегитесь! В каждой шутке есть доля правды.
– Что вы имеете в виду? Честное слово, не понимаю.
– Сущий дьявол, вы сказали? А что, если это и был сам дьявол, тот самый, собственной персоной?! Нет, сэр, не смейтесь, – поспешила добавить она, поскольку Малкольмсон отреагировал на ее слова звонким смехом. – Вы, молодые, слишком легко и беспечно относитесь к тому, от чего людей постарше бросает в дрожь. Впрочем, не берите в голову, сэр! Дай бог, чтобы все так и осталось безобидной шуткой. Во всяком случае, я вам этого искренне желаю! – И, словно заразившись веселым настроением Малкольмсона, миссис Уитем тоже расплылась в довольной улыбке, на мгновение позабыв о своих страхах.
– О, простите меня! – счел своим долгом пояснить Малкольмсон. – Я ни в коей мере не хотел быть неучтивым, просто нарисованная вами картина и правда показалась мне весьма забавной: сам старина дьявол собственной персоной навестил меня прошлой ночью, да еще и восседал в моем кресле!
При мысли об этом он вновь рассмеялся, а затем, распрощавшись с хозяйкой гостиницы, пошел домой обедать.
Вечером крысиная возня началась раньше, чем накануне, еще до прихода Малкольмсона, и затихла лишь ненадолго, когда его появление слегка встревожило этих многочисленных старожилов дома. После обеда он покурил, устроившись в кресле у камина, потом расчистил стол, снова сдвинув поднос на противоположный край, и возобновил свои занятия. На сей раз крысы беспокоили его больше, чем прошлой ночью, и вели себя намного активнее. Как лихо они носились вверх и вниз, под полом и над головой! Как пищали и визжали, царапая и грызя древесину! Как, постепенно осмелев, выглядывали из дыр, щелей и трещин в дубовых стенных панелях и как сверкали крошечные фонарики их глаз в мерцающих сполохах каминного пламени! Впрочем, Малкольмсон уже привык к своим шумным сожителям, чьи поблескивающие со всех сторон взгляды теперь не казались ему такими уж зловещими, раздражала его лишь их неугомонная беготня. Время от времени находились смельчаки, которые отваживались прошмыгнуть по полу или выбраться на выступающие части рельефной резьбы дубовых панелей. Когда крысы начинали особенно досаждать ему, Малкольмсон громко хлопал рукой по столу или резко кричал: «Кыш! Кыш!» – и они тут же скрывались в своих норах.
Время шло, и Малкольмсон, несмотря на шум, все больше погружался в работу. Вдруг, как и прошлой ночью, он в смятении оторвался от учебников, оглушенный воцарившейся тишиной. Все звуки внезапно смолкли: ни шороха, ни беготни, ни царапанья, ни писка… Тихо было, как в могиле. Вспомнив странности, которые произошли накануне, Малкольмсон непроизвольно посмотрел на кресло, стоявшее у камина. И испытал настоящее потрясение.
Там, на высокой резной спинке старого дубового кресла, сидела все та же огромная крыса, уверенно взиравшая на него недобрым взглядом.
Малкольмсон инстинктивно схватил первую попавшуюся под руку книгу – это была таблица логарифмов – и запустил ею в незваную гостью. Увы, мимо. Крыса даже ухом не повела. Памятуя о предыдущей ночи, Малкольмсон, как и накануне, вооружился кочергой – и снова крыса спаслась от преследования, взобравшись по веревке набатного колокола. Повторение ситуации на этом не закончилось, ибо, к удивлению Малкольмсона, крысиная возня опять сразу же возобновилась с удвоенной силой. Разглядеть, куда именно исчезла крыса, ему и на этот раз не удалось, поскольку свет лампы под зеленым абажуром так высоко не доходил, оставляя потолок и верхнюю часть стен во мраке, а огонь в камине почти погас.