Сакральное

«Я бросалась в кровать, как бросаются в море. Чувственность словно отделялась от моего существа, я выдумала ад, край, в котором все было не так, как в реальности. Никто не мог ко мне приблизиться, меня искать, найти. На следующий день этот мужчина говорил мне: «Ну что ты себе места не находишь, дорогая, ты продукт разложившегося общества… лакомый кусочек, в этом твоя роль, так и знай. Играй эту роль до конца и ты послужишь будущему. Ускорив распад общества… Ты сохраняешь дорогую тебе схему, служишь своим идеям, кроме того, с твоей‑то порочностью — не так много женщин любят, чтобы избивали до потери чувств — ты могла бы заработать много денег, ты знаешь это?» Однажды ночью я сбежала. Дошла до края, достигла в своем роде совершенства. В два ночи бродила по Берлину, у Центрального рынка, в еврейском квартале, затем, на рассвете, уселась на скамейке в зоологическом саду. Ко мне подошли два человека и спросили, который час. Я долго их разглядывала, прежде чем ответить, что у меня нет часов. Они подошли ближе как‑то странно глядя на меня, затем один из них сделал знак своему компаньону, посмотрев в сторону. Я тоже повернула голову: в ста метрах от нас стоял полицейский; наверное, они собирались вырвать у меня сумочку или что‑то в этом роде. До чего мне это было безразлично, и как бы мне хотелось с ними просто поболтать. Ведь в конечном итоге, что получается: ты в полном смятении, ходишь по улицам в водовороте толпы, которая несет тебя как щепку по волнам, думаешь о самоубийстве, но у тебя в руках сумочка и ты замечаешь, что чулок порвался. Пара минут… и они ушли, почти сразу же подошел полицейский и стал меня расспрашивать. Что я тут делаю? Дышу воздухом. Вам что, негде жить? Да нет. Где вы живете? Я назвала адрес, в весьма «богатом буржуазном» квартале. Он онемел. Потом снова заговорил: «Что я здесь делаю? Дышу воздухом. Мои документы? Разве, чтобы подышать воздухом, нужен паспорт? Потом я снова заснула».

В 1928 г. Лаура провела несколько месяцев в Берлине.

Стр.128

Пора признать, что религия преступления нас отравляет точно так же, как и религия добродетели.

Та же мысль встречается и в других заметках. В такой, например, форме:

«Религия Зла, нуждающегося в Добре. Зло (преступление), которое рядится в одежды добра, наряжается в различные добродетели самой добродетели».

Эта же идея повторяется в одном неотправленном письме, написанном в 1937 году, в сопровождении нескольких фраз, которые подчеркивают всю остроту этой проблемы для Лауры.

«Что может быть комичнее или гнуснее: преступление, которое рядится в добродетели невинности, или невинность, которая рядится в добродетели преступления?

Почему, когда я иду в своей мысли до самого конца, у меня постоянно возникает ощущение, что я предаю то, что люблю больше всего на свете, предаю саму себя, причем этого предательства никак нельзя «избежать». Если вы чувствуете всю пережитую и будущую тревогу, которую несет в себе это почему, вы постараетесь ответить, но нет никакого ответа. Самое опасное противоречие мы носим в себе».

Стр.130

Все, что зависит лишь от нерушимой цельности.

Этот и последующие тексты написаны чуть раньше или чуть позже 13 марта 1938 года, того дня, когда болезнь Лауры перешла в решающую стадию.

Она писала друзьям из санатория, где провела два месяца:

«…Знайте же: я ненавижу жалость и — даже сейчас — я не испытываю никакой потребности в жалости и даже сейчас я не завидую никому на свете.

Я завидую, быть может, только одному, некоему состоянию, это здоровье. — Это так — И еще! Мой недуг так глубоко связан с моей жизнью, что его нельзя отделить от всего того, что я пережила. В чем дело? Возможно это опять одна из неудач, которые превращаются в удачу: позже вы поймете, что я хочу этим сказать…»

Стр.132

«…он мой товарищ по игре…»

Цитата из Рамакришны: этот текст фигурирует в книге Ромена Роллана «Жизнь Рамакришны»; «он» обозначает Бога.

Стр.134

ПОСЛЕДНЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Это стихотворение было написано Лаурой незадолго до ее смерти.

В книге о Терезе Авильской, которая была у Лауры, на странице 199 был загнут уголок, явно в силу того–интереса, который вызвал у нее этот отрывок из «Сочинений» кармелита Иеронима Грасиана: «При жизни Матери Терезы у нее, равно как и у меня, и в мыслях не было, что эти книги могут быть напечатаны и доступны всем, кто желает их прочесть. Нам хотелось бы, чтобы эти книги остались в наших монастырях в рукописном виде, с тем, чтобы их читали только мудрые и сведущие в деле молитвы люди. Я доброжелательно отношусь к пифагорову правилу, которое предписывает скрывать все, что есть сокровенного и сакрального…»