Сакральное

Как хорошо я сумела придать ей этот ореол греховности, который тебя так возбуждает, этой несчастной девице, которая только и могла, что над всем «потешаться». Она следила за всеми моими жестами, чтобы их копировать, слушала мои слова, чтобы их повторять, она пытается читать мои книги, прилагает все старания, из кожи вон лезет, чтобы стать такой как я — это так смешно, ведь правда, что мне жаль ее от всей души.

Я вовсе не желаю поплатиться — связать себя в тот момент, когда я испытываю потребность освободиться.

Быть там в минуту свидания в лесу или в снятом номере на Сен–Жермен, или на вокзале Сен–Лазар.

Она как ненасытная пиявка липнет ко всему, хочет быть в курсе всего, что ты делаешь, гоюришь, быть в курсе всех твоих замыслов, чтобы всюду встревать, оказывать воздействие. Ты уже больше ни на что не можешь решиться без ее вмешательства в твои замыслы.

Разве возможно, чтобы это так и продолжалось? Конечно нет.

Никакого соглашательства в том, что касается цельности, полноты… жизни. Во мне не может быть никакого соглашательства. Это ясно — ведь только так я снова и живу, избегая всего заурядного, всего того, что есть лишь

бесславие

хитрость

празднословие

Хорошо — плохо — эти слова все время вертятся на языке.

Мишелю Лейрису

Я не могу больше плакать: меня рвет. Я не могу больше смеяться: скрежещу зубами. Как я его ненавидела, этот сухой недобрый смех, — раздавшийся, когда я его повстречала на своем пути. Мне стали понятны все мои чувства, пустые фразы, что срываются с языка, все превратные жесты, которые якобы понятны окружающим. Но я понимаю лучше, чем вы, к тому же с беспощадной иронией… я смеюсь потом таким вот долгим одиноким смехом… а затем плачу, скрежещу зубами, и меня рвет.

Подозреваю, что я с вами встречалась, с вами и с другими, затем лишь, чтобы его мельком увидеть.

Пора прекратить эту комедию и оставаться здесь, держа свою жизнь в руках, оставаться здесь даже в пустыне среди голых скал и камней, но оставаться здесь — самой собой — а не другой, что совсем на меня не похожа.

Каждый день моей жизни — вы слышите — он преследует меня. Я снова нашла его в красной земле и в грязи, в звездном небе, в ненависти и радости других людей, которую я разделяю — которую другие разделяют со мной как по волшебству.

Я нашла его в ужасе «пейзажа», безобразного и столь мягкого. Это так просто, как геометрия, как линия горизонта.

Все совершенно ясно, я не опьянела. Одна лишь крайняя усталость женщины–тени, что влачит свое существование, меня пьянит… и разбивает. Эта тень (моя собственная) охотно бы меня оставила на углу улицы или же она несет меня к другим теням, которых я принимаю всерьез. Но меня не сломить. Я думаю о своем детстве […...] отдельные, прерванные, они всегда соберутся в одну большую и блестящую слезу — я нахожу его в камнях мостовой, в листве, в твердой земле и в воде, скажите ему и на этот раз уже серьезно, что я все то, что заставляет скрежетать зубами, хлопать ресницами, все то, от чего с ужасом отворачиваются — нет, скажите ему лучше, что я… смешна.

Однажды он поместит объявление в Газету «разыскивается пропавшая собака, сука».

Быть может, мне всего и нужно, что произнести одно лишь слово, чтобы все это прекратилось — этот смехотворный ад… мерзкий… недостойный.

Зачастую я желала оказаться в эту минуту там, где умирают от «несчастного случая». Тогда все будут повторять друг другу «последнее слово, которое она произнесла» и это будет как раз это слово — его имя.

Произнеси я его сейчас, меня бы сразила молния — ночь спустилась бы на землю средь бела дня.

Сумерки перешли бы в рассвет.

Улицы стали бы реками.

Я не пьяна. Просто–напросто: я говорю то, о чем молчала целые годы — месяцы — дни — часы.

Я это говорю

быть может вам, потому что вы настоящий

другие: это пена: то, что выбрасывают через край.

Я все испробовала: потерять себя и забыть, быть похожей на то, что на меня совсем не похоже, покончить… иной раз я обнаруживала себя настолько чужой, это становилось преступным — но с таким милым видом, и все время этот ужасно банальный и ужасно вульгарный ГОЛОС:

«Твою звезду я знаю

иди, не упускай ее.

Я все испробовала, жизнь моя остается здесь, в моих руках, я тоже — из деликатности, из любезности, из «благодушия»! из человеческого любопытства, я попыталась потерять свою жизнь, и она вернулась, она вдруг прорвалась в источниках, в ручье, в грозе, в торжествующем разгаре дня, и она осталась скрытой, как сияющее пятно, и если он смеется: ничего не изменится, просто я буду смеяться еще громче, чем он.