Саксонский сад

Но вот и молочная. Мои спутники внимательно смотрят на наслаждающихся молочными продуктами варшавян. Я зову официантку.

- Чего изволите?

- Крынку простокваши и ситного хлеба, - отвечает мама.

Официантка таращит глаза.

- Мама, не стоит, - шепчет Зося, - что-то неприятно выглядит эта простокваша. У нас и прислуга не стала бы есть такую.

- Фью! - свистит Владек. - Разве это простокваша? Это сыворотка. У нас в К. простоквашу можно ножом резать.

Поняв, в чем дело, официантка исчезает.

(Я замечаю, что первоначальное восхищение Саксонским садом убавилось у почтенной мамы процентов на тридцать.)

- Пан Болеслав, - обращается она ко мне, - а детская площадка далеко отсюда? Пойдемте к этим бедняжкам...

Возле Желязной Брамы мы вторично пересекаем главную аллею и выходим к площадке, сплошь усеянной живыми человеческими телами. Дети и няньки их, сбившись, как сельди в бочке, сидят тут, лежат, спят, плачут, шьют, разговаривают - словом, делают, что кому взбредет в голову.

- О, раны Христовы! - восклицает мама. - Как? И вот тут, на этой площадке, где ни травинки, в пыли и тесноте, играют здешние дети? О, боже, боже!.. Да у нас в деревне телятам - и то лучше! Посмотри, пан Болеслав, какой крошка! У него, верно, и зубки еще не режутся, а он уже здесь. Няня! Няня! - окликает она какую-то женщину. - Почему ваш ребенок так плачет?

- А потому, милостивая пани, что нет молока в бутылочке, ему нечего сосать.

- Так ребенок из бутылки сосет! А где же его мать?

- Пани с паном гуляют в саду, только пани сама не кормит.

Моя почтенная приятельница гневно махнула рукой, и мы пошли дальше.

- Скажите, это молельня? - улыбаясь, спрашивает Владек, указывая на огромное причудливое здание в швейцарско-китайском вкусе.

- Это летний театр.

- Ага! А вот то каменное здание наверху, похожее на кофейник?

- Это резервуар для воды.

- Ага!.. А это что за овраг?

- Пруд.

- Пруд без воды? Хи-хи!.. А вон там мальчик с гусем?

- Фонтан.

- Ага! Как же вода проходит - через мальчика или через гуся?

- Через гуся.

- Ага! А этот желобок у пруда?

- Ручеек для птиц.

- Ага! Стало быть, птицы в Варшаве едят грязь?

- Нет, только пьют.

- Ага!..

В эту минуту снова появляется какой-то мальчик с голыми, по-шотландски, ногами.

- Скажите, пожалуйста, который час?

- Четверть четвертого.

- Мама, пойдем есть мороженое, - просит панна Зофья.

- Идем! Ну, веди нас, пан Болеслав, - говорит, сильно нахмурясь, мама.

Мы еще раз пересекаем главную аллею; пани зажимает нос, панна краснеет, ее кавалер разевает рот во всю ширь, Франек цепляется за руку матери, а Биби лезет под ноги своему поводырю, который кричит:

- Пан Болеслав!

Несколько человек оборачиваются, а я краснею.

- Пан Болеслав, - повторяет обладатель бархатного картуза, - разве в Варшаве и на деревья ставят заплаты из жести? Зачем?

Но я не знаю зачем и молчу, однако вижу, что белые зубы моего собеседника производят на людей, сидящих на скамьях, не меньшее впечатление, чем его темно-зеленые перчатки и упирающаяся Биби, которую он ведет на веревке.

- Скажите, что это за фигура? - робко спрашивает панна Зофья, указывая на статую, страдающую в равной мере как отсутствием надписи, так и недостатком одежды.

- Зося... не смотри туда, - увещевает ее мама, - это неприлично!

Зося вспыхивает, Биби лает, и весь наш караван приближается к кондитерской, куда мы наконец входим и занимаем столик под навесом.

- Чего изволите? - спрашивает официант, которому, судя по виду, ближе знакомы сласти, чем мыло.

- Мне подайте мороженого, - заказывает мама.

- И мне мороженого, - повторяет за ней дочь.

- Тогда и мне мороженого, - присоединяется Владек.

- А тебе, пан Болеслав?

- Мне черного кофе.

- А Франеку пирожное, - решает пани.

Официант исчезает и спустя некоторое время возвращается, неся на подносе все заказанное.

- Ах, какие маленькие порции мороженого!.. - удивляется мама.

- Прикажете получить по счету сейчас?

- Что это значит? Разве мы собираемся убежать?

- Я про это ничего не говорю, а только иные посетители так и норовят улизнуть, не заплатив, - поясняет официант.

Я чувствую, что становлюсь пунцовым, как панна Зофья и ее мама, которая тут же достает кошелек и спрашивает:

- Сколько с нас следует?

- Три порции мороженого, - перечисляет официант, - сорок пять копеек.

- Такие маленькие порции по пятнадцати копеек?

- Ничего не могу поделать!.. Чашка кофе - семь с половиной копеек.

- На улице Новый Свят - пять копеек, - прерывает пани.

- Ничего не могу поделать!.. Пирожное - пять копеек.

- А в других местах и получше этого стоит три копейки.

- Всего пятьдесят семь с половиной копеек, - подсчитывает официант.

Тем временем на нас со всех сторон нацеливаются лорнеты; вокруг сыплются замечания:

- Вот деревня! - говорит один.

- Этот шут в картузе просто бесподобен! Настоящий форейтор.

- А гусынька недурна, только одета старомодно.

Слушая эти замечания, моя компания сидит как на иголках, я багровею, и даже у Франека делается испуганное лицо. Только стриженая Биби остается безучастной и за это время успевает завести знакомство с коричневым английским сеттером. Наконец мы трогаемся.