Сакура, свадьба, смерть

И крепко посолённые огурцы, и почти полбуханки чёрного хлеба, и штук пять тёплых, ароматных, картофелин, извлечённых старушкой из укутанной в тряпьё оранжевой эмалированной кастрюльки, он тоже проглотил в полмгновенья.

– Ну вот, и хорошо! А спорил ведь, охламон такой, не хотел слушать, что ему говорят…

Старушка улыбалась, расставляя на столе чашки.

– Сейчас мы ещё чайку…

– Стоп. Чаёк-то, вижу, у нас ещё горячий, всё равно ждать его готовности нужно, да и передышка моему пищеварительному организму необходима….

Капитан Глеб Никитин поднялся из-за стола.

– Давайте-ка я пока что-нибудь полезное по хозяйству сделаю, а? Вы же не против?

Старушка беззвучно залилась смехом, краем платка прикрывая рот.

– Мне б зятя бы такого годков тридцать назад?!

– А то! Мне б вашу дочку встретить, да в молодые-то мои годы…. Э-эх!

Раньше, на полпути от колодца к домику Глеб, только-только умывшись, заметил ржавую железную бочку, почти по край вкопанную в землю. Бочка воняла пустотой и гниющей на жаре тиной, сохраняя на дне совсем немного воды, предназначенной для заботливого полива огородных грядок.

– Я вам воды натаскаю!

И натаскал, чувствуя подзабытую сладость тяжёлого труда, и умылся ещё раз у колодца, только поливала ему в этот раз на шею и на плечи уже заботливая старенькая хозяйка.

За столом Глеб с удовольствием выпил подряд две большие чашки ароматного чая.

– Не покупной ведь? Сами готовите?

– Вот, угадала я – травки ты чувствуешь, в растениях разбираешься! Правильно, сама и розмарин сушила-растила, и чабрец мой, с огородика, и календула, и чагу сама в леске, в ближнем-то, собирала. И мята есть, вот, позабыла ведь совсем!

– А откуда у вас такие удивительные деревья-то взялись? Обычно ведь такого у людей на огородах не бывает?

Жалко моргнув, старушка поднялась, отвернулась, молча махнула посудной тряпкой по столу.

– Я чем-то обидел вас?!

Капитан Глеб тоже вскочил из-за стола, встал рядом с хозяйкой.

– Да не гоношись ты, допивай чай-то свой, простынет…

Старушка поднесла тряпку к глазам.

– Внучка моя, Катюшка, садила это всё, и деревца, и кустики…. Жили они у меня здесь, она в школу ходила, с отцом-то у них не получилось, ну, не было его, с самого начала…. Не повезло дочке-то моей, родила-то без законного мужа, страдала очень по этому поводу. Хорошо хоть Катюшка такая получилась, как солнышко! И меня любила, уважала, и мамочку свою всё целовала, миловала… Умница, приветливая, училась хорошо. В растениях-то разбиралась с самого детства! А тут рядом, под самым боком у нас, – ботанический сад! Она там и дневала, и ночевала. Семена различные приносила, собирала, отросточки какие-то ей ещё прежний директор давал, разрешал, вроде как для опытов…. А она всё тут, у бабушки, и высаживала…. Мы с ней по железной дороге любили гулять по вечерам, так она там и нашла маленькие клёны, туи, между рельсов-то, да по обочинам. Догадалась ведь, что ветром выносит семена из ботанического сада, вот они там, за забором, на откосах-то, и приживаются. Вроде как бесхозные, бесплатные… Катюшка-то их бережно, совочком своим детским, выкапывала, приживляла, и вдоль колодца здесь и садила…. И лекарственные травки, и цветы ещё диковинные…

Потом в два дня всё и случилось.

Нашли дочку-то мою, Катюшкину маму, убитой, в заводском районе, за гаражами. Шла она вечером с работы, надругались над ней нелюди, да и задушили…

Старушка плакала, уже не стесняясь, и не скрывая красных глаз.

Крупные мутные слёзы текли по тёмным, морщинистым, щекам.

Глеб слушал её, окаменев.

– Катюшка-то в шестом классе тогда училась…. Как узнала про это, про маму-то, про свою, так и растерялась вся. Как будто бы и не она. Меня целый день не узнавала, не отвечала. Сидела в саду на скамеечке, из стороны в сторону качалась. А я-то, старая курица, не доглядела…. Смотрела за ней, смотрела, а потом отвернулась на минутку, по делам, по каким-то домашним, опомнилась, хвать, а Катюшки-то в садике-то и нет…. Я туда, я – сюда! Догадалась на железку выскочить, а она там, неподалёку совсем, идёт, прямо по рельсам, от меня…. А навстречу ей поезд, из-за поворота…, гудел он, гудел, страшно так…. Я упала без памяти, ничего дальше не видела. Говорят, что Катюшка-то и не бежала никуда от поезда-то, сознательно, значит….

Старушка развела руками.

– Вот. Хоронили их в один день. Я для Катюшкиной-то памяти вон там, у самых рельсов, крестик ей поставила, сама из берёзовых досточек по осени выстрогала. Кругом цветов её любимых посадила…. Десять лет почти уже прошло. Вот ведь как бывает.

Корявой ладошкой хозяйка смахнула со щёк остатки слёз, а со стола, тряпкой, – какую-то соринку.

– …И ты, милок, пока молодой ещё, резвый, не оставляй в беде никого, особенно если близкий человек страдает или опасность какая ему грозит. Ты-то вон какой, в силе, в уме, всегда сможешь вокруг что важное и нужное углядеть, а они, в расстройстве да в слабости, не всегда заметят плохое-то около себя…. Злых людей по сторонам много, ядовитых слов и намерений под руками у них – ещё больше…. Ты уж, милок, постарайся, побереги своих-то, ладно?

– Обещаю, мать. Сделаю.